Господи, Всемилостивый Боже, обычно по сто раз на дню тебе приходится выслушивать одно и то же: надрывные мольбы, отчаянные проклятия и прочую нудятину, отдающую во рту кислым до тошноты привкусом просроченного молока.
Каждый день дети твои, кое-как склепанные  по образу и подобию, не перестают заставлять тебя сожалеть о том, что как-то исключительно хохмы ради, ты решил попробовать себя в качестве демиурга.
А все потому, о Всеотец, что работу свою ты выполняешь откровенно дерьмово. Хуже некуда. Будь у тебя начальство, оно бы давно уже вытолкало тебя прочь, куда-то на обочину Семи Сфер. Никуда не годится.
Впрочем, Билл говорит, – необычайно скучающе и как бы между прочим – что Ницше оказался прав: Господь Бог действительно давно скопытился, ангелы разлетелись кто куда, а Дьявола на конкурентном рынке дерут во все  дыры. Таки дела.
Конечно, столь близкое знакомство с миром «за гранью» очень полезно молодым, алчущим по тайнам, организмам. Только бы поставщик не мозолил глаз в режиме 24\7.

Билл говорит, что он виноват в этом сам. Кривит (чужие) губы в пакостной усмешки и  ехидно щурит (чужие) глаза.
Билл говорит, доверительно выдыхает на ухо, что именно он, Диппер, убил своего дружка.
Билл говорит, говорит, говорит, говорит…. Диппер каждый раз закрывает глаза и уши, губами чеканит бесконечные «заткнисьзаткинсьзаткнись». Эти бесконечные трансляции в самых язвительных и насмешливых тонах его уже очевидно заебали настолько, что он готов подписаться на эвтаназию.
Потому что к насмешливому голосу неизменно   в дуэт напрашивается настойчивое пищание совести. Потому что Диппер действительно чувствует вину перед Илайей, когда ловит чужеродный волчий оскал на таком родном лице (они же были братанами с самого их первого курса, мать твою, с самого первого курса). Иногда ему становится слишком невыносимо и он старается не смотреть. Будто бы игнорируя последствия он может изменить причину.

Сайфер бросает, словно в воду камень:
- Херовый из тебя экзорцист, дитя, - и Пайнс чувствует, как молчаливое согласие расходится кругами внутри его головы.
На следующее утро он пытается выбраться из студенческого городка.

У него якобы разболелся аппендикс, едва ли локальный терапевт в силах ему помочь. Уже на половине пути Диппер чувствует, как к горлу подкатывает тошнота. Следом приходит тяжелая головная боль, невероятная желудочная резь и тремор такой силы, будто он моментально заболел болезнью Паркинсона.
Парочка лаконичных смс от Сайфера достаточно чётко дают понять о том, что если это и грипп, то скорости распространения инфекции и её камерность – находка для кого-нибудь из вирусологов на блоке.
Оказывается, колдовать вне Хогвартса нельзя не только из опасения о статуте секретности, но и исключительно из-за того, что у кого-то могут оказаться поразительно кривые руки.
Спасибо тебе, блять, Господи Боже.

Есть много вещей, которых Диппер предпочёл бы избежать в своей жизни, список вышел бы длиннющим, непременно включал в себя трупик мыши в пакете с чипсами и вынужденное соседство с самым отвратительным (единственным) из знакомых ему дьявольских сущностей. Радовало только то, что оказавшись привязанным к одному телу, Сайфер изрядно поубавил в могуществе. Не без мстительности Пайнс  думает, что тут точно не обошлось без их попытки обращения надоедливого треугольника в камень. Ему нравится эта мысль. Он смакует и прокручивает её каждый раз, когда Билл безуспешно пытается связаться с кем-то из своих дружков или портит стены и пол ломанными закорючками на мёртвых или потусторонних языках. Максимум, который демон может выжать – легкая иллюминация  в тусклом голубом. Диппер не забывает притворно утешающе глумиться, дескать ничего страшного, в возрасте Билла такое случается сплошь и рядом – он может обняться с Некромиконом-или-что-это-за-хрень (конечно, в повествовании мы не будем упоминать того факта, что каждый новый томик книги (откуда они только берутся) Дипп заботливо узурпирует себе на изучение)  и полежать, ничего страшного.
Билл обычно молчаливо демонстрирует ему средний палец и надолго забивается на свою сторону комнаты. Чтобы в районе двенадцати ночи начать устраивать то, что, очевидно, утоляет его жажду к мелочной мстительности: концерт с грохотом кровати и показушными стонами-выдохами. Для соседей. Для всего ебучего кампуса, каждый обитатель которого конечно же теперь-то на все сто уверен в том, что в их комнате половая – пододеяльная – жизнь идёт полным ходом.
Слухи под редакции Эмили о диппервой немощи в делах постельных приходятся как никогда кстати, идеально оттеняя его образ на фоне цветов ЛГБТ.
И как будто бы этого становится мало: Сайфер за каким-то хреном очень увлёкся своей игрой одного актёра, а потому решил начать работать на бис. Собственно, определенного рода связь, укрепившаяся неудачным ритуалом могла обусловиться в глазах общественности совершенно невинно, но это было бы слишком просто, Диппер бы не испытывал того спектра эмоций (от жгучего стыда до пламенной ярости), если бы Биллу в голову не пришли декорации для самого нелепейшего цирка  с конями. У Пайнса уже уши горели от бесконечных «так  и знал(а)! Вы оба слишком сладенькие для натуралов» или «вы такааааая милаааая парааа». Внимание только подогревало дебютирующую звезду.
В промежутке от успешных попыток гробить социальную жизнь мистера Д. Пайнса этот чокнутый всячески демонстрировал, что порох в пороховницах ещё есть, по крайней мере, силёнок у него хватит, чтобы довести Диппера до полноценного нервоза.
Как-то он специально поднял все вещи Пайнса в воздух, гогоча на попытки удержать очки на переносице.
Один раз Диппер проснулся с кислотно-розовыми прядями в волосах.
Однажды Билл зачаровал его ручку так, чтобы ничего внятного кроме «хуй» и «жопа» она на бумаге не оставляла.
Каждый раз Сайфер получал ощутимых зуботычин, собирал тумаки щедрыми горстями, иногда Диппер предусмотрительно заворачивал его в кокон из одеял  и оттаскивал в ванную.
Температура их холодной конфронтации не менялась ни разу, менялись только средства для ведения боя. Швабра  и пульверизатор с красителем, например.

Две с половиной недели он ищет. В интернете, в библиотеке, спрашивает у преподавателей – пытается ухватиться хоть за что-то, что может повернуть колдовство вспять. Это мой научный проект, говорит он в сотый раз, даже и не врёт почти.
Он не высыпается, постоянно срывается (потому что Сайфер – мудила), постепенно это начинает сказываться и на его успеваемости.

Спустя две с половиной недели он понимает, что это финиш.

При содействии дяди Стэна им удаётся достать документы, пророчащие якобы длительный курс лечения для «Илайи» и непредвиденные семейные трагедии для Диппера.
Кампус же уже им в спины продолжает на разные голоса судачить об их «тайной свадьбе». Пайнс уверен почти, что тут не обошлось без длинного языка одной его ручной головной боли.

Гравити Фоллз…
Диппер помнил,  как они с Фордом разругались так, что стены их рабочего подвала ходуном ходили. И вроде бы виноваты были оба: один лез туда, куда не просят, а другой просто не сумел держать себя в руках. Только это не Форд – Диппер  спешно, яростно утрамбовывал вещи в свой чемодан и злобно шипел, что и без него тут справятся запросто. Не Форд – Диппер отбивался от ласковых сестринских рук, успел и её поддеть, зацепить, заказывая себе билеты на автобус через интернет.
Городишко, даже столько лет спустя отдававший приятной запыленностью, уютной и домашней шизой не встречал его с распростертыми объятиями. Ведь он так и не помирился с прадядей, ни разу не позвонил сестре – всё обходился забавными стикерами и сообщениями в вайбере.
Сходя на автобусной остановке, едва ли не волоком таща за собой упитанный рюкзак и худющего Билла, он не ожидал пышной встречи и фанфар по поводу своего триумфального возвращения. Собственно, он и не сказал никому, кроме дяди Стэна, что прибудет сегодня. Очень вовремя старики отбыли закрывать брешь, но взяли ли они с собой Мейбл – этого дядя не сказал.
В любом случае, обнадёжил он племянника, в Хижине кто-то непременно будет, запрыгивайте и не беспокойтесь.

В Гравити так и не было такси, так что пришлось разминать ноги, любоваться местными красотами и не забывать периодически огрызаться на Билла. Мол, прилично себя веди. Но этот засранец продолжал вещать в режиме нон-стоп, а глазные яблоки Диппера от множественных закатываний должны были рано или поздно  заклинить – пришлось просто выудить наушники и демонстративно отгородиться от этого широкополосного вещателя музыкой.
Дорога никогда еще не казалось ему настолько долгой.

Хижина не меняется. Что-то в груди надсадно ёкает и начинает ныть. А что он ожидал увидеть? Стоп-сигналы, не позволяющим занудам с Ковшом на лбу приближаться слишком близко? Ограждения? Обилие аномалий? Армию гномов, вступивших в кооперацию с барсуками?
Машин, да, не было вовсе – ну так «Хижина» только-только начала работать. Едва ли сейчас времени набежало больше девяти утра.

Он застывает у самого порога, где ему в лицо буквы разного размера и стилистики кричат «добро пожаловать».
У него, кажется, вспотели ладони, а сердце забилось где-то под горлом.
А что, если сейчас родня просто отошлёт его от ворот поворот? Что, если по утрам он будет кутаться в осуждающую тишину? Что, если сейчас Мэй выйдет встречать дядь, увидит своего непутёвого близнеца и, поджав губы, убежит в свою спальню?
Сомнения терзали его до крови, Диппер буквально чувствовал, как от тысячи и одного опасения живот у него прохудился – кишки неаппетитной кучей вываливаются под ноги, пачкают футболку и джинсы, оставляют уродливые разводы на полу.
Он неуверенно тянется к ручке двери, мучительно медленно и не торопясь, словно раздумывая над каждым движением руки.  Будто бы пытаясь отсрочить неизбежное.
Но Сайфер не был бы Сайфером, если бы не попытался изгадить момент: с мерзким ржанием он от души пинает Диппера коленом под зад, да так, что в помещение «Хижины» Пайнс буквально вкатывается. Глухие и хлесткие ругательства застревают у него в глотке, умирают в зачатке: у прилавка стояла Мэй.
Он хочет сказать ей: ты выглядишь потрясно, я жутко соскучился и хочу обнять тебя так, чтоб у тебя хрустели рёбра. Я дурак, я вспылил, поругался не столько с тобой – с тенью Форда, ты не виновата в этом ничуть. И не виновата в том, что я сранный неблагодарный идиот, который даже не позвонил тебе ни разу. Я в беде, понимаешь, Мэй, видишь вот это дрыщеватое неусразное создание? Не знаю, на кого он похож, но это Сайфер, я был прав,  я сглупил, пытаясь защитить, защититься, Мэй, Мэй, Мэй.
Но его горло пропускает только одно куцее:
- Привет, -  в комплекте идет выученная и рассеянная улыбка. Сам он не рисует сдвинуться с места – так и стоит длинным жердём среди цветастых безделушек. И улыбается, чувствуя, как грудной насос замирает в преддверии… хоть чего-то.

Отредактировано Dipper Pines (19.08.2016 21:19:57)