Утро начинается, увы, совсем не с кофе: кто-то пребольно кусает его за руку, прямиком поверх бинтов, по незажившим пока ожогам. Диппер сдавленно рычит от боли и падает со всего маху вниз. Сердце его колотится с запредельной скоростью, чёртов спринтер.
Пайнс фокусирует удивленный и обиженный взгляд на Сайфере, на что он только пакостно лыбится и пожимает плечами.
- Ты летал во сне, - поясняет Билл, который едва ли выглядит лучше самого Диппера: синяки под глазами, красные от пьянки_травы_злости белки, мрачная мина общей безнадёги. У него по радужке красной строкой пробегается «ублюдокэтомоёотдайотдайотдай». И, не подумайте, Пайнс бы с удовольствием, если бы эта пакость не прошлась метастазами по его… как её там… душе? Да, наверное, по ней, родимой.
Что ж. По крайне мере, зрение его стремительно и пугающе улучшается. Очки он, впрочем, носить не забывает, хотя после них еще долго мучается мигренью.

В ванной он долго сверлит своё отражение, ловит оголенными нервными окончаниями мрачное настроение Форда, расслабленность Стэна, преувеличенное воодушевление Мейбл  и апатию Билла. Чужие эмоции мешаются в прогоркший коктейль, встающий поперек горла. Он закрывает глаза, пытается отогнать чужое от своего, но путается только больше. Словно это какой-то ебучий твистер, а он уже заранее проиграл.
А сегодня еще работать в зале, с толпой людей, господи прости. Если с тремя людьми, с их персональными линиями вероятностями, роем мыслей над головой он еще может пободаться, то необходимость стоять на кассе или проводить экскурсии по «музею диковинок» видится ему масштабным полем сражения: он видит не людей, но их мысли; слышит их слова с опережением на долю десятую секунды и их голос, настоящий голос, накладывается на свою проекцию; в воздухе постоянно прорезаются разноцветные линии эфемерных «если бы…» и «а вот через…».
Конечно, семье об этом знать совершенно необязательно, хотя постепенно они начинают о чем-то догадываться. Не слепые же.
Диппер боится и одновременно очень ждёт того момента, когда эта неприятная правда выйдет наружу. Собственная ложь стоит поперёк горла.

В Рождество народу много – сезон отпусков, поиска подарков и рождественских приключений постепенно набирает обороты. В своих открывающихся способностях Диппер старается увидеть положительные стороны: по крайней мере, теперь он достаточно чётко понимает, чего от него хочет очередной клиент, настроен ли он на покупку и для кого вообще подбирает очередную безделицу: жене, сынишке или просто на добрую память. Их разумы для него – открытая книга, что одновременно и благо, и тихий ужас. Он всё ещё неуверенно пытается вставать на эти огромные горящие ходули, хотя бы из банального понимания: чем дольше ты пытаешься отмахаться от очередной кучи дерьма, тем больше его накапливается. И, чего греха таить, постепенно ему начинает казаться, что «проклятие» на деле-то оказывается щедрым даром, от которого совсем не стоит воротить нос. Но чем больше Диппер срастается с магией, тем сложнее ему сказать себе «стоп». Тем сложнее ему сотрудничать с загибающейся совестью, которая не пускает его в слишком личное к совершенно постороннему человеку.

Сегодня гостей их дружелюбной хижины, как водится, тьма тьмущая.
У кассы в утреннюю и дневную смену танцуют они с сестрой, со второй половины дневной их должны заменить настоящие продавцы (прадядя здорово экономит на рабочей силе). Их появления Пайнс ожидает с той трепетностью, которая больше присуща истово верующим  в их слепом счете годов до второго пришествия. Разница заключается только в том, что Дипп ждёт совсем не напрасно.   
Молодому человеку становится очень душно и совсем нечем дышать уже тогда, когда стрелки показывают одиннадцать. Его мутит, а голова раскалывается так, что, кажется, вот-вот лопнет. Мозги, кровь и неаппетитный труп  - не самый успешный маркетинговый ход, потому Диппер сдается. Неровными пальцами он снимает бейдж, старается смотреть на сестру не так затравленно, кивает наверх и спешит уйти прочь.
Мей тоже знает только о стремительно ухудшающемся самочувствии, но не о его причинах.

Комната встречается его тишиной. Куда подевалась основная его головная боль – загадка. Может статься, заперся в подсобке с очередной бутылкой. Не будь на нижнем этаже столько народу, не взрывайся его мозг сейчас, нашёл бы этого неудачливого алкоголика с легкостью профессиональной ищейки. Но пусть за свою глупость расплачивается язвой желудка, тошнотой и похмельем самостоятельно. Сам виноват. Просто чужое тело гробить – верх неуважения к  памяти  покойных.
Диппер хватает парку, шапку и, одеваясь на ходу, снова спускается вниз. Всего пара мгновений персонального ада, а потом сразу в лес, пытается успокоит сам себя, пара мгновений – и всё.
Прорезаться через толкучку еще хуже, чем стоять на каком-никаком расстоянии. Словно с размаху падаешь с десятого этажа на землю: разрывает не внутренности только, а голову. В чужих страстях, мировоззрении, желаниях, сожалениях и страхах купаться Диппер не любит до трясучки: пытается кое-как отгораживаться от чужой гнили и радости, но обычно терпит громогласное фиаско и долго еще ходит слегка оглушенный от этой какофонии.
Но в дверях он сталкивается с высоким мужчиной в темном. Бормочет:
- Извините, - ловит в нём какую-то… червоточинку другого сорта, что-то совсем из ряда вон, поднимает глаза, и… спешит прочь. Сейчас он все равно ни бельмеса не разберет, что же такого необычного в этом приезжем (местных Дипп знает в лицо – городишко-то маленький до ничтожности) заставило его поубавить скорости в бегстве прочь от достопочтенных людей.

На самом деле, все, что вас окружает – говорит. Вы не слышите этого, не видите и не различаете этого шепота. У каждого дерева, у каждого камешка и пылинки есть что вам рассказать. Главное различие вещей от людей в том, что они не столь назойливы.  В запасе у них времени больше, чем у любого из нас, им совсем ни к чему кричать о своей истории наперебой.
Деревья баюкают Диппера, леса понимают его, немного опасаются, но укрывают под своей сенью охотно – принимают в клуб тех, кто еще увидит выгорание городов, смешных людей-человеков и цивилизаций. Не то чтобы Пайнс в действительности был в восторге от такого доверительного отношения, однако прятаться он отправлялся исправно в ельники. Потому что там обычно было хорошо – спокойно и тихо. И сейчас он тоже торопился в своё универсальное укрытие: упорядочить и по полочкам разложить всё, что он сейчас увидел.

Отредактировано Dipper Pines (28.07.2016 13:39:22)