Минула война. Грянула, словно гром, рассыпалась оглушающим градом, укрыла волной гнева и отчаяния. Враг был побежден, но какой ценой? Призрак побоища долго растворялся в воздухе. До сих пор даже пепел под ногами не остыл, вздымая вверх белеющую пыль, стоит вновь ступить на поле безжалостного боя. Эта битва, новый завоеватель показали, пожалуй, не только возможности противоборствующей мощи, но вместе с тем принесли новые знания, понимание того, что раньше казалось недоступным или… бессмысленным? Вместе с поражением Апокалипсиса Чарльз вскоре начал осмысливать всё, что происходило с ним и его близкими людьми прежде. Шестьдесят второй, происшествие на Кубе. Раздор среди немногочисленных мутантов, первое столкновение с людьми лицом к лицу, срыв масок. Сокрушительное падение после ослепительного взлета. Молодой, томимый надеждой и самыми лучшими побуждениями, Чарльз грезил о создании прибежища для тех, кто обладает даром, но не может найти себе места в обычном мире. Он хотел взрастить в них уверенность в собственных силах, подарить подлинное ощущение нужности, тепла, общности. Приютить, дать всё необходимое, дабы больше никто и никогда не чувствовал себя одиноким. И у него было всё: сестра, друзья, воспитанники. Вера в светлое будущее, неисчерпаемые силы, возможности.

Но пуля пронзает позвоночник. Вот только боль вовсе не от металлического снаряда. Та, глубоко в нем, фантомная, однако, невыносимая. Разрывающая по частям, раздирающая тупыми когтями, мучающая искусно, подобно безжалостному зверю. Сердце словно лопается, рассыпается, обращается в бесцветный, жалкий прах. Остается лишь почерпнуть рукой, пропустить сквозь пальцы и понять, что вот он, конец. Ближайшие десять лет оказываются застелены мраком, дымом, горечью. Ксавье теряет всё, и даже больше. Он выпускает самого себя, постепенно обращаясь из сильного, умеющего убеждать и направлять других человека в слабое, немощное подобие живого существа. Алкоголь, наркотики и перманентное забытье душат боль, глушат грубо, вместе с даром. Бесконечными голосами миллиардов по всей Земле в одной-единственной голове. Ноша, с которой профессор не справился. Бывший профессор, конечно же. И не поменяй в далеком будущем весь ход событий, всё закончилось бы крайне плачевно, одной сплошной чередой смертей и истязаний. Стражи, озлобленные люди, междоусобицы. Порочный круг, сулящий всё самое скверное.

А затем в беспросветной тьме снова появился сноп света. Маленький, слабый, но позволивший израненной душе полностью потерянного человека встрепенуться и исцелить увечья. Подняться на крепнущие ноги, выпрямиться в полный рост и взглянуть на мир снова. Найти в себе силы начать заново. Обрести веру. Ценнейшее свойство человеческой природы и последний предел нынешнего Чарльза – даже теряя всё, найти последнюю нить надежды, за которую можно держаться. И он вновь воспылал сладкими мечтами о единстве мутантов и людей. Нарисовал собственными руками совместное будущее, согласие и мир, новую ультрамечту. Для одних такие личности безнадежные романтики, для других идиоты, но Ксавье никогда не придавал слишком большое значение тому, что о нем говорят недоброжелатели или мнимые скептики. Свобода слова, выражения мысли, абсолюта нет. Пусть болтают. Он всем своим существом хотел построить место, где обретется новый, вечный союз. И кто же знал, что рушить всё вновь на Землю грянет Первый мутант и… старый друг. Эрик. Немыслимое количество раз они пытались презирать друг друга, называли врагами, открыто противостояли. Но так ли правдиво всё было? По крайней мере, сам Ксавье никогда не хотел видеть в старом, и, чтобы ни происходило, дорогом друге свою главную оппозицию. Более того, наотрез отказывался осознавать и воспринимать. Эрик не зол, он сломлен. И тяжелые удары, наносимые ему Судьбой, невозможно вынести, не дав трещину. Угнетаемый с самого детства, не знавший тепла, сострадания, любви, он искал свое место в жизни и пробивался, как мог. Нет, как его вынудили – жестокостью, агрессией, отчужденностью. Дикий зверь, обезумевший не по своей воле. Виноваты те, кто окружал его. И Чарльз понял это с самого первого знакомства.

В глазах Эрика всегда плещутся мысли. Там, чуть дальше, за осторожным цветом хмурых морских волн. Ксавье не нужно прибегать к телепатии, достаточно заглянуть в глаза. Террорист? Убийца? Номинально. В сухих выдержках газет и недальновидных архивах стражей порядка. Конечно, профессор не раз ловил себя на некоем подозрении. Что, если он обманывается? Или попадает под особое влияние? Что, если Эрик заставляет его думать о себе в хорошем ключе? Но каждый раз подобные домыслы сводились к отметке «чушь». Полная и бесповоротная. В конце концов, дело даже не в телепатических способностях. Еще тогда, в воде около злосчастной «Каспартины» Чарльз смог увидеть в Леншерре нечто гораздо большее, чем гнев и жажда мести. Ныне он напряжен, как никогда. Жесткая линия плеч, точно очерченные линии вен на шее, крепко стиснутые челюсти. Он сутул и раздражен, как оголенный нерв, на пределе. Однако Чарльз медлит по иной причине. Он уже давно наблюдает за товарищем издалека, но никак не может заставить себя приблизиться и поговорить. О чем? В голове одновременно миллион мыслей, и тут же – ни единой. Леншерр, пожалуй, единственный человек, который не является профессору соперником в чтении чужих мыслей, но в то же время обладает уникальным даром выбивать из колеи полностью. Впрочем, дело всего лишь в нескольких усилиях. Вместе с подступающей к центру груди решимостью рука ложится на массивное стальное колесо, с силой толкает, и инвалидное кресло трогается с места.

«Хотел, как лучше» разрезает слух, стоит Чарльзу подъехать ближе. Ксавье уже знает, что его приближение было последней каплей для друга, и потому следующее, что он слышит – слова, наполненные болью, непониманием и беззвучной мукой. Профессор ведет головой, опускает голову на некоторое время и слегка поджимает губы, терпеливо выслушивая. Его потеря не так уж стара, болезненный укол в сердце и сорвавшийся тяжелый вздох рождают перед глазами страшные образы искалеченных, изуродованных детей, ставших жертвами чудовищных экспериментов Траска. Не успел спасти. Не смог. Вина возвращается, ложится на плечи  свинцовым саваном, но вынуждает ответить:
- Я знаю, - коротко, тихо, стараясь сгладить нервные ноты голоса. – Знаю. Некоторых мы потеряли вместе.
Взгляды встречаются. Яркая лазурь с темной водой океанов. Чарльз не отворачивается, смотрит долго, пронзительно, смело. Без упрека. Ему не за что винить Эрика. Утрата застелила глаза и затуманила разум, загнала в тупик. Апокалипсису не потребовалось делать что-либо, он воспользовался возможным минимумом – появился на пути. Предложил то, что высвободило злость и горе наружу неистовой силой. Если бы Ксавье мог отыскать его раньше. Предупредить, поддержать. Удержать от падения в бездну. Не смог и этого. Еще один укол.
- Я чувствую лишь то, что ранее был недостаточно бдителен. Не чувствовал опасности, - и это правда. Умные враги приносят не только бой, они учат своих героев смотреть на привычные вещи иначе, показывают другие возможные стороны. Разве что сказать «спасибо» язык никак не поворачивается. – Даже после смерти Апокалипсиса она осталась. Мы больше не под куполом. Я не жил так, как ты, верно. Но должен защитить тех, кто у меня остался.
На последнюю фразу Чарльз делает особенный акцент, прикасаясь к колесу кресла еще раз и делая небольшое усилие, чтобы подкатиться вплотную. Теперь они ближе, и Ксавье продолжает пристально смотреть, изучать до боли знакомые глаза напротив, быть может, даже искать в них отклик. Эрику не нужно говорить вслух или посылать мысли – он знает, что неизменно важен Чарльзу, пусть иной раз отчего-то не хочет это признать.
- Мир – очень хрупкая вещь, друг мой, - Ксавье говорит медленно, вкрадчиво, с расстановкой. – Спасая, мы сохраним хотя бы его части. Для тех, кто остался, близких нашему сердцу. Уничтожив, останемся без всего. Перестанем существовать, как и все, кого мы любим. Просто помни о том, что ты все еще не одинок.