Это будет, наверное, весело, сказала она.
Это будет новый, захватывающий опыт, сказала она.
Это станет тебе уроком и протянутой рукой помощи, сказала она.
Кира с самого детства привыкла безоговорочно верить родителям и каждому их слову. У нее никогда не возникало сомнений в том, что они говорят, даже мыслей таких не было. Она всегда точно знала, что родители хотят для нее только хорошего и себе за душой ничего не оставят, лишь бы у нее все было. Отец всегда находил для Киры нужные слова, умел ее поддержать и утешить, да так, что после разговора с ним любая проблема казалась пустяковой и ничтожной, поправимой. Он никогда ничего не запрещал, не ставил ультиматумов, не ругал, отец всегда вставал на ее сторону, даже если был в корне не согласен с ее позицией. В таких случаях они просто говорили о проблеме и разрешали ее мирным путем, без бесполезных споров, ругани и затаенных обид. С матерью дела обстояли сложнее, хотя бы даже потому что мама считала себя хозяйкой в доме и главой семьи. Кире со стороны было виднее, что не смотря на жесткий мамин характер, четкую и строгую позицию относительно вообще всего и неумение идти на компромиссы, лбом уперевшись в свою точку, главным все-таки был папа. Папа, скорее всего, тоже прекрасно осознавал, как в доме поделены роли, но разубеждать любимую жену и как-либо доказывать, что она ошибается, он не собирался. Так было проще и счастливее, такое положение дел всех устраивало. Папа все решал, мама думала, что это она все так классно придумала и разрулила, а Кира молча посмеивалась и умело лавировала между этими двумя. Все это было легко, весело и играючи ровно до переезда в Бикон Хиллз. После этого идеальная жизнь и прекрасно построенные отношения внутри семьи несколько попортились. Потому что относиться с прежним безграничным доверием и любовью к людям, которые тебе врут, оказалось несколько сложнее, чем Кире хотелось бы. Ситуация с папой была проще, на его месте Кира, пожалуй, тоже бы честно молчала до последнего и никому не рассказывала о истинной природе жены. Да и папа так честно и грустно смотрел на Киру во время непривычно тихих семейных ужинов, что долго дуться на него и искренне злиться было невозможно. А вот с мамой дела обстояли иначе. Вообще очень тяжело вновь начать смотреть на родную маму как прежде, когда вдруг выясняется, что она оборотень или типа того, ей почти тысяча лет и она куда более сурова, чем всегда казалась. Что она когда-то давно вызвала древний злой дух, справляется с катанами легко и играючи, слишком страшно орет по-японски и может надрать зад кому угодно. С этой новой мамой, которая смотрит колючими глазами и рассказывает о семье, о прошлом, о себе, было сложно даже просто в одной комнате находиться. Она стала чужой и очень далекой женщиной, с которой страшно спорить, которой лишний раз не заглянешь в глаза, потому что охватывает паника и кажется будто вот-вот что-нибудь произойдет. Кира не перестала ее любить или уважать, нет, ни в коем случае, просто потеряла что-то очень важное. Ощущение тепла и уюта, ту безграничную веру в родителя, его слова и действия. Мама перестала быть для Киры домом. Тем человеком, под крыло к которому хочется возвращаться.
С того момента, когда целый мир Киры рухнул, прошло уже довольно много времени и утекло много воды. Отношения в семье наладились и стали почти как прежде. Кира правда все еще охотнее общалась с отцом и по любым вопросам обращалась сначала к нему, но и про маму не забывала, не обходила ее стороной. А когда начались проблемы с контролем собственных сил и чувством, что в собственном теле она чужая, Кира поняла, что отец бессилен и так или иначе, но решать это придется с матерью. У мамы были теории и версии на этот счет, нашлись слова утешения и решение проблемы. Мама знала что делать, папа ей верил и поддерживал, а у Киры просто и не возникло других вариантов, кроме как довериться ей и сделать так, как мама считает нужным. Она не хотела ехать в эту вонючую пустыню, память о прошлой поездке и незапланированной встрече малопонятным и труднообъяснимым неведомым дерьмом, до сих пор была свежа. Но справиться с лисой внутри себя, научиться контролировать свои способности чтобы перестать быть ходячей опасностью для родных и близких, было важнее чем недовольство и нежелание. Кира делала это не столько для себя, сколько для своей семьи, для стаи, для Скотта. Она как сейчас помнила запах гари и паленых волос, боль в его глазах, его надсадное дыхание у самого уха. И это последнее, что она хотела бы снова пережить. Последнее, за что она хотела бы быть в ответе.
Вновь обретенная вера в маму и в то, что она знает лучше, знает как справиться со всем и что делать, пошатнулась очень сильно ровно в тот момент, как Кире безапелляционно заявили, что она вполне может остаться в пустыне на пмж. В планы Киры переезд в пустыню к трем неадекватным амазонкам в шкурах и известке не входил. Она собиралась быстренько научиться контролю, подчинить лису внутри себя и вернуться домой. Под горячий бок Скотта, который как прежде будет ей ласково улыбаться и целовать в кончик носа. К отцу, забавно хмурящемуся и обещающему, что все будет хорошо, из года в год умудряющемуся позорить ее перед всем классом. К невозможно смелой Лидии, на которую всегда хотелось равняться. К сумасшедшему Стайлзу, улыбающемуся во все традцать два, даже если они все на волоске от смерти. К абсолютно не подготовленной к жизни в социуме Малии, способной сожрать с потрохами любого обидчика. Кира хотела вернуться домой, к своей невозможной и сумасшедшей, но очень любимой семье. Но застряла посреди сраной пустыни, в компании мамы, как заведенная повторяющей, что все будет хорошо, если Кира перестанет волноваться и научится контролю. В компании любительниц кожи  и меха в сорока градусную жару. Возможно навсегда застряла. И даже не успела ни с кем попрощаться. И, получается, обманула Скотта, пообещав ему вернуться.