Вопреки традиции середину комнаты занимал стол. Самый обыкновенный деревянный стол. Что само по себе выглядело несколько необыкновенно. И даже всячески необычно. Стол был накрыт. Во-первых, безусловно дорогой, шелковой, богато орнаментированной по канту вычурными кружевными фестонами скатертью; во-вторых, — всевозможными горшками, горшочками и даже парой кастрюль. Пахло пряностями. Пахло перцем, луком, базиликом, майораном и чесноком. Пахло мясом и сыром. Влажно поблескивали в полумраке, вполне характерном для пыточной, половинки маринованных слив. Декоративная серебряная ваза, по иронии, представляла собой довольно искусную стилизацию под виноградную гроздь.
Единственный на лабораторию магический светильник замер высоко в воздухе, опалесцировал рыже-перламутровым, бросал тени на стеллажи с инструментами.
Вильгефорц наблюдал. Прежде всего за женщиной. Двое бритых аколитов, так уж вышло, не интересовали его ничуть. Перестали интересовать давным-давно, в тот самый момент, когда под сводами их гладеньких, блестящих, как яблочко в меду, черепов, на краткий момент вспыхнув пронзительно ярко, навсегда погасла оригинальная мысль. И неоригинальная, пожалуй, тоже. Маг облизнул губы. В общем и целом, не все из многочисленных экспериментов с людской психикой выходили одинаково успешными. Однако и до провальных им было далеко. Фактически, прекрасно понимал Вильгефорц, для жестокой исполнительности и исполнительной жестокости блестящий ум не нужен. Потому что для жесткой исполнительности и исполнительной жестокости блестящий ум не друг, не товарищ, но враг. А в вопросах подбора кадров, улыбнулся чародей, он всегда был крайне щепетилен.
Светильник опалесцировал, бросал тени на стеллажи с инструментами, бросал тени на полки с результатами этих инструментов применения. Баночки с органическим нечто неизменно приковывали взгляд.
Но только не сейчас. Сейчас взгляд приковывала женщина. К сожалению, отнюдь не такая интересная, как в самом начале их милых встреч и легких бесед. Увы, он слишком хорошо изучил ее боль, знал, на что было способно ее тело. Знал, на что было не способно. По счастью, оставался еще и ум.
— Ну и что это такое? — недовольно бросил Вильгефорц аколитам; левый, крохотный глаз проделал в глазнице вполне акробатическое па и замер. — Проявите вежливость, усадите даму за стол! А если дама вздумает сопротивляться — проявите вежливость насильно.
Не слукавлю, предположив, — без паузы продолжил маг, — ты страшно истосковалась по нашим встречам, Йеннифер. О, я нисколько тебя не виню. Ты ведь умница, знаешь: скука — это неизменно плохо, очень плохо и очень пошло. Потому что оскверняет нравы и истончает ум. От скуки, выражаясь буколически, на мозгах, аки прыщи на заднице, пролежни растут. Звучит, соглашаюсь, мерзенько. Но — о, диво! — абсолютно соответствует действительности. Метафорически, — осклабился Вильгефорц. — Так вот, дорогая моя, развеем скуку — надеюсь, с обоюдного согласия и к обоюдному удовольствию — старым, добрым, апробированным годами методом — приятной сердцу беседой по душам. И пусть нас обоих не смутит тот факт, — по-прежнему улыбался маг, — что, согласно общепринятому мнению, единственным подлинным обладателем сердца и, быть может, души из всех, присутствующих в этой комнате, была вон та курица. Да-да, в красном горшочке. Кажется, тушеная.
Итого, моя дорогая Йеннифер, начну с банала: мы с тобой куда ближе друг другу, чем тебе казалось, кажется или будет казаться. Нет, насколько ты понимаешь, я не о географии. Я о величественном и прекрасном духовном родстве. Видишь ли, моя дорогая Йеннифер, я тоже боюсь забвения. Аж трясти начинает, как представлю, что на склоне лет обнаружу себя всего-навсего могущественнейшим из когда-либо живших на свете чародеев. Мне этого, понимаешь ли, мало. Я хочу большего, гораздо большего. Не в пример тебе, разумеется. Ты — то ли в силу характера, то ли в виду, прошу прощения, половой принадлежности — хочешь куда меньшего, а именно: самым что ни есть примитивным образом увековечить в, кхм, вечности свой в общем-то тоже примитивный генофонд. Или генофонд, которому симпатизируешь и который весьма эгоистично считаешь своей собственностью. Говорят, дети — путь в бессмертие. Звучит преслащаво и глупо, но что есть то есть, — развел руки в стороны Вильгефорц. — И как удачно сложилось, что для достижения... счастья, покоя и умиротворения нам с тобой нужно по сути нечто общее. Твоя ненаглядная псевдодочь Цири. Живая и здоровая. Твоя ненаглядная Цири, которой я разнообразия ради даю шанс стать частью чего-то великого. И, безусловно, прекрасного. И шанс спасти жизнь. А это, согласись, немало. Жизнь, которую она сможет прожить так, как хочется исключительно и только ей. Ну или так, как хочется исключительно и только тебе. А для этого, Йеннифер, ты должна взглянуть в глаза реальности. В мои глаза, — уже без улыбки добавил чародей. — И перестать наконец путать небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда.
[AVA]http://s6.uploads.ru/t/dcWe0.png[/AVA][NIC]Vilgefortz of Roggeveen[/NIC]

Можно послушать

— Вот такой ты мне нравишься, Йеннифер, — спокойно произнес чародей. — Всегда любил твои остроты. И ясность ума. Ты права. На данный момент Цири... чуть дальше, чем мне хотелось бы. Зато близко ты. Ты ведь отлично понимаешь, Йеннифер, даже несмотря на... травму, в моем распоряжении куда больше средств, чем было, есть и будет у тебя. Ты целиком и полностью моя, дорогая. Я могу причинить тебе боль. Боль настолько сильную, что рядом с ней любая другая — блаженство. А могу обойтись без боли. Могу заставить тебя мочиться в твои некогда великолепные трусики, тогда и в таких количествах, когда и в каких сочту нужным, забавным или... попросту в соответствии с моей сиюминутной прихотью. Ты вынуждаешь меня быть грубым, Йеннифер. А этого я искренне не люблю, — не скрывая фальши в голосе, произнес Вильгефорц. — Кстати, об осеменителе. Спасибо, что напомнила. Знаешь, почему я так успешен, Йеннифер? Потому что не боюсь экспериментировать. И очевидная бесплодность результата для меня не помеха. Хо-хо! Бесплодный результат. Какой вульгарный вышел каламбур. Но признай, очень сообразный ситуации, — улыбнулся маг, снимая с одного из блюд ножку каплуна и тщательно разделывая. — А ведь верно, моя дорогая Йеннифер, нет ни одной причины, почему бы в отсутствие твоей псевдодочери, которая, абсолютно уверен, сейчас в лучшей жизни по самое горлышко, мне бы не поработать с ее псевдоматерью. Чисто из практических соображений я всегда могу подналовчиться с осеменителем на тебе. Согреешь для доченьки мое великолепное кресло...
Вильгефорц смолк.

Иногда он видел сны.
Видел сочащиеся кровью слепые глаза кариатид. Видел, как похожими на готовые вот-вот лопнуть толстые жгуты вен широкими черными кракелюрами по каменным стенам ползут багровые трещины. Чувствовал, каким липким и скользким под ногами становится ажурно изукрашенный панно из внутренностей грязный-прегрязный пол.
И были когти чудовищной птицы. А птицы ли?
И был свет.
И был лязг. И были крики.
И была смерть. Много смертей. И был приказ.
Glaeddyvan vort!
Приказ, отданный не ему. Приказ, который он никогда, никогда бы не выполнил.
Приказ, которого он не мог слышать. Потому что тогда, во сне, уже не слышал. Потому что больше слышать не мог.
Glaeddyvan vort!

Дитя Старшей Крови. Самое могущественное оружие в мире. Маленькая, потерянная владычица миров...

Он видел Цири во снах. И знал — другие ее тоже видели.

— Замечательная мысль, по-моему, — кончиком левого мизинца вытирая сочащуюся из левой глазницы влагу, резюмировал Вильгефорц. — А пока, Йеннифер, я должен сообщить тебе приятную новость. Я нашел твоего ведьмака. К слову, как думаешь — стоит приказать отрубить ему голову? В таком случае я смогу водрузить ее на полку, чтобы ты могла любоваться милым лицом в то время, как я буду колдовать над тобой с моим набирающим популярность осеменителем... или приказать привести его живьем, чтобы уже твой ведьмак мог любоваться тобой, пока я колдую с моим набирающим популярность осеменителем между твоими аккуратными ножками? Выбирай, Йеннифер, как видишь, я сегодня необычайно добр. И открыт к дискуссии.

[AVA]http://s6.uploads.ru/t/dcWe0.png[/AVA][NIC]Vilgefortz of Roggeveen[/NIC]

Отредактировано Emiel Regis (19.06.2016 18:09:46)

— Йеннифер, моя дорогая Йеннифер, — Вильгефорц опустил на тарелку недоеденную ножку каплуна, сложил пальцы в замок: — Я смотрю, наши беседы не прошли для тебя даром. Что ж, отрадно слышать: оказывается, даже в самых смелых мечтаниях, в тех самых, где ты спишь и видишь, какой черной неблагодарностью отвечаешь на мою поистине не знающую прецедентов доброту... Так вот, даже в этих смелых мечтаниях,  прежде чем засунуть, выражаясь твоим языком, эту самую доброту мне известно куда, ты... спрашиваешь... моего... разрешения, — сверкнул здоровым глазом чародей.
— Йеннифер, милая моя Йеннифер из Венгерберга, сдается мне, наша с тобой связь необычайно крепка. Почти феноменальна! Или нет? Или не стоит искать феномен там, где одно сплошное низменное, рутинное, будничное честолюбие? Быть может, в глубине твоего отвратительно порожнего естества ты сама — самоличнее некуда! — мечтаешь усадить Цири в мое замечательное кресло и посмотреть, что же в конце концов выйдет? Какими плодами обернется та удивительная селекция, в которой ты, помнится, принимала более чем деятельное участие? Согласись, Йеннифер, в тебе говорит не только атрофированный материнский инстинкт — потому что атрофированный инстинкт говорить не может! — в тебе говорит злость и обида. Низменная, рутинная, будничная злость и такая же банальная обида.
Вильгефорц выдержал паузу. Единственный на лабораторию магический светильник опалесцировал рыже-перламутровым, бросал тени. На стол, на стены, на изуродованное лицо Вильгефорца из Роггевеена, величайшего чародея от древнейших времен до будущих.
Нездоровый, лихорадочный свет.
— И какое же это, должно быть, экстраординарное чувство — терпеть боль и унижения от того, кто, по-твоему мнению, стоит куда ниже тебя... Нет, не представляю, потому что не могу представить. И не льсти себе, Йеннифер, хочешь или нет, ты уже мне помогаешь. Ты уже мне помогла, — пожал плечами Вильгефорц. — И забудь, раз и навсегда забудь о своих чародеях и чародейках с точеными зубами. Твои чародеи и чародейки не способны разыскать меня даже в том случае, если я грохнусь посреди фуршета к ним в блюдо с творожной запеканкой. И про Эмгыра тоже забудь, — вернулся к каплуну чародей. Мясо пахло чесночным соусом.
— Эмгыр — кто? Чиновник. Высокопоставленный, признаю, но всего лишь чиновник. А в чиновничьих кругах, милая моя, кадровые перестановки случаются со скоростью метеоризма. И примерно с такими же обонятельными эффектами.
Нет, моя дорогая Йеннифер, я не стану убивать ни тебя, ни твоего ведьмака. Я позволю вам воссоединиться. Потому что, видишь ли, мечтаю взглянуть и в его глаза тоже. Очень любопытно будет посмотреть, как его презрение, как его ведьмачья спесь сменяются бессильной злобой. Бессильной злобой и самым натуральным отчаянием. Мне, видишь ли, интересно запечатлеть в памяти тот самый миг, когда он постигнет всю прелесть своего предательства. И вины перед тобой. Потому что тебя, в отличие от Цири, он не искал, не ищет и искать не планирует. Ни в настоящем, ни в самой что ни есть долгосрочной перспективе.
Я, моя дорогая Йеннифер, крайне сентиментален. Обожаю любовные трагедии. А когда мне надоест наслаждаться вашей любовной трагедией, я примусь за Цири. И поверь мне, Йеннифер, у тебя нет ни одной причины мне не верить, я сделаю с ней все, что посчитаю нужным. Не только ради высокой цели — вовсе нет — просто потому, что я могу. И да, Йеннифер, могу во многом благодаря твоей неоценимой помощи. Попробуй супчик. С клецками.
Тебе понадобятся силы. Скорее, чем ты думаешь.

[AVA]http://s6.uploads.ru/t/dcWe0.png[/AVA][NIC]Vilgefortz of Roggeveen[/NIC]

Отредактировано Emiel Regis (21.06.2016 18:59:14)

— Просто забавы ради, Йеннифер, — Вильгефорц опустил ладони на столешницу, слегка подался вперед. — Я дам тебе один очень мудрый, воистину бесценный совет. Прежде чем унижать и обижать других, прежде чем грозить пальчиком, прежде чем очернять то, что очернить невозможно в принципе, убедись, что ты хотя бы чиста... нет, не репутацией... личиком. Потому что, моя дорогая Йеннифер, чрезвычайно трудно воспринимать конструктивно критику из уст того, кто вот уже целый сезон не в силах сменить платьице и от кого стабильно подванивает потом, страхом и — обойдемся без пафоса — дерьмом.
Выводы предоставляю право сделать самостоятельно, — усмехнулся чародей. — Но дам подсказку: это легко, чертовски и дьявольски просто, перепутать небо со звездами, отраженными ночью в поверхности пруда, когда ты, моя дорогая Йеннифер, висишь над этим самым прудом, одинокая, всеми покинутая, беспомощная и совершенно не такая прекрасная... вниз головой. Ну не страшно, скоро ты увидишь, скоро ты, моя дорогая, почувствуешь, почувствуешь, как вода заполняет легкие, увидишь, как стайкой серебристых уклеек оборачиваются звезды и как стремительно приближается то, что ты все это время путала с небом, — грязное, илистое, само обыкновенное дно.
Вильгефорц не договорил. Потому что захлебнулся сам. Куриным супом, луком, клецками. На мгновение замерев под левой глазницей, оставляя на щеке желтковый след, медленно сползла по щеке и шлепнулась на богато расшитый серебром воротник черного дублета половинка яйца.
Боли не было. Не было злости. Была сжигающая пусть трижды острую эмоцию густая, обволакивающая пустота. Липкая, мерзкая, невозможная тьма.
— Держите ее, — вытирая обшлагом рукава лицо, распорядился Вильгефорц из Роггевеена.
Тяжелые руки аколитов опустились на плечи чародейки, вдавили в кресло.
Вильгефорц поднялся на ноги. Изуродованную часть лица дергало и жгло.
Поравнявшись с Йеннифер, молчал. Молчал долго. Смотрел в глаза. Пристально. Сосредоточенно.
— А, может быть, ты и права. Может быть, в твоем ведьмаке нет ничего человеческого, — заговорил маг, чувствуя как в кулаке материализуется стальной шест. — Может быть, единственное доступное ему чувство — это боль. Как думаешь, если все его чувства — зеркальное отражение твоих чувств, что он, прости за тавтологию, почувствуют, когда я буду ломать тебе кости? Он почувствует твою боль? Потому что с болью, моя дорогая, у ведьмака никаких проблем нет. Я проверял. Вытяните ее руку! — рявкнул Вильгефорц, примериваясь, когда аколиты тотчас же исполнили приказ.
— Знаешь, у меня была мысль вырвать тебе глаз. Тебе и твоей ненаглядной Цири. Просто забавы ради и на правах компенсации. Теперь я подумываю, что, вероятно, вырвать стоит оба. А до того, Йеннифер, я, пожалуй, сломаю тебе руку. И, скорее всего, ногу. Разумеется, на утро раны я залечу. Чтобы повторить процедуру к вечеру. Ты права, достаточно пустословия. Пора подкрепить слова фактами, — добавил чародей и с силой ударил шестом по локтевой кости. Шест дрогнул в руке.
— А теперь черед ноги. Впрочем, что уж там! В кресло ее!
[AVA]http://s6.uploads.ru/t/dcWe0.png[/AVA][NIC]Vilgefortz of Roggeveen[/NIC]

Отредактировано Emiel Regis (26.06.2016 17:06:45)

Пока аколиты занимались благоустройством магички, пока заботливо и с чувством стягивали ремни на запястьях, предплечьях, лодыжках, на шее и на груди, Вильгефорц успел отпороть от безусловно дорогой шелковой скатерти богато орнаментированный по канту вычурными кружевными фестонами лоскут. И вытереть лицо.
К млечно-рыжему магическому светильнику присоединились еще два. Чародей поморщился. Временами он тосковал по Лидии. Милой Лидии, чуткой Лидии, кроткой Лидии, все понимающей Лидии ван Бредевоорт с отчаянно изуродованной мордашкой и большими, грустными, как у коровы, глазами. Лидии, за одну полуулыбку мэтра готовой решительно, ну вот решительно на все. По той самой Лидии, чья кротость и чья исполнительность порой едва ли не умоляли забить ее, милую Лидию, до смерти, до кровавого месива тяжелым металлическим шестом. Вильгефорц стиснул зубы.
Было у Лидии одно по истине уникальное достоинство — не в пример нынешним аколитам, она умела молчать. О, как она молчала! Как она молчала! Лучше всех и лучше всего.
— Еще звук, — бросил чародей приспешникам, — и...
Продолжать фразу не требовалось. Убедившись, что остатки супа стерты с дублета и лица, Вильгефорц направился к стеллажам. Выбирал долго. Дольше обычного.
— Итак, — начал маг, когда железный поднос с тихим лязгом опустился на стол. Вероятно, краем глаза чародейка могла видеть длинные стальные иглы с круглыми, как у булавок, головками; могла видеть черные кристаллы мориона, могла видеть зеленоватые — берилла; и отполированный до зеркального блеска обсидиановый шар, должно быть, тоже видеть могла. А вот что наверняка видела — так это жестяную баночку, крышку которой Вильгефорц свинтил на ее глазах. По лаборатории разошелся густой химический запах.
Зачерпнув из баночки прозрачную мазь, чародей начал осторожно, аккуратно, очень бережно втирать ее в лоб, в виски и под скулы Йеннифер. Несмотря на изобилие ресурсов, расточительным Вильгефорц все-таки не был.
— Для удобства эксперимента мне бы, конечно, стоило обрить тебя наголо, но... быть может, в другой раз. Вот теперь пора продолжить наш содержательный разговор, — улыбнулся маг, снимая с подноса первую иглу и пряча в ладонях, согревая, наполняя теплом. — Мне нравятся твои бордельные аллюзии, Йеннифер. Серьезно. Без шуток. От них — прости за неологизм — разит биографичностью. Неужто это было признание? Ты поняла, моя дорогая Йеннифер? Наконец-таки ты поняла: твой ведьмак, если не догадывался прежде, то нынче уж несомненно постиг — какой бы миловидной курва ни выглядела, как бы ни хорохорилась, за всей этой наружной мишурой всегда, абсолютно всегда кроется одно, Йеннифер, общее на всех курв уродливое, косое, кривое, горбатое нутро женщины, которую по-настоящему никто никогда не любил, моя дорогая, подчеркиваю: никогда и никто. А поскольку любви курве, бесспорно, хочется, — хмыкнул Вильгефорц, — мужские симпатии курва завоевывает самым простым, самым легкодоступным способом — удивительной приветливостью тепленького местечка промеж ног. Ну-с, ближе к делу.
Первая игла, раскаленная добела, глубоко вошла в висок. За ней последовали еще пять — по абрису лба.
— А этими красавицами, — демонстрируя Йеннифер последние иглы, профессорским тоном произнес Вильгефорц, — мне необходимо зафиксировать твои веки. Для этого придется пропустить их, собственно, через веки, под бровью и кожей лба. Будь любезна, задержи дыхание, — добавил маг.
И исполнил обещанное.
— Я должен поблагодарить тебя еще раз, моя дорогая Йеннифер, ты навела меня на чудесную мысль. Я объясню. Если представить, что вся ваша троица — ты, ведьмак, Цирилла, — по сути есть существа ущербные, не способные на самостоятельное проявление чувств, зато всегда готовые «зеркалить» чувства друг друга, быть может, мне и не следует искать Цири? Может быть, мне следует позволить Цири отыскать меня? Но сперва, разумеется, ей придется отыскать тебя. Не ошибусь, предположив: для девочки с сильным геном Aen Hen Ichaer это не проблема. А сейчас будет больно. Очень больно. Так всегда бывает, когда разряд молнии проникает в мозг, — договорил чародей. Выдохнул и с кончиков пальцев, устремляясь точно к булавочным головкам, действительно вырвались молнии. Маленькие, шипящие, ослепительно белые.
— И нет, Йеннифер, не беспокойся. Ты останешься в сознании и, разумеется, не умрешь.
[AVA]http://s6.uploads.ru/t/dcWe0.png[/AVA][NIC]Vilgefortz of Roggeveen[/NIC]

Отредактировано Emiel Regis (30.06.2016 09:04:32)