В этот день они до изнеможения носились по полянам, соревнуясь в составлении венков из лесных цветов, а потом купались, пока кожа не посинела, а зубы не начали стучать. После же, три девушки, облачившись в сорочки до пола, зажгли свечи, аккуратно поставив их в лодку-венок и пустили по реке; стародавнее гадание на суженого, забава глупая, но чем еще занять себя трем незамужним девам на отдыхе?  Пенная брага из рожка, взятого с собой Зигурдом, конюхом, быстро вскружила прелестные головки, и вот уже три нереяды, хохоча, загнали смущенного юношу в реку, брызгая  в него водой.  Звонкий смех, наверно, до самой темноты сотрясал покой вековых деревьев, но, когда, наконец, ночная прохлада взяла свое, и хулиганки вынуждены были, подрагивая в мокрых платьях, прийти в дом, и спешно развести огонь, Сигюн, сидя на скамье около очага и суша свои длинные густые волосы, давно уже укутанная в медвежью шкуру, поняла, насколько сильно устала от таких мероприятий.  При подготовке к прошлой поездке в Асгард Фрейя и шагу ступить не давала без церемоний и правил, а потому смешливые забавы пришлось позабыть, вот и сейчас не рассчитала сил.
Меж тем, служанки подали чашу горячего бульона, согреть озябшее тело изнутри, а потом еще чашку чая на травах с медом, и дева очень скоро ощутила ту сладкую леность, которую называют расслабленной сонливостью. Кутаясь в шкуру поверх рубашки, она пожелала всем хорошего сна и поднялась наверх, в мансарду, где располагалась ее спальня. Там, в большой комнате, уже тепло потрескивал очаг, и, сбросив шкуру на табурет, девушка забралась, тихо шипя, под одеяло из теплых лисьих шкур – легкое, но позволяло спать, не опасаясь холода. Едва лишь рыжеволосая голова с распущенным веером волос коснулась мягкой перьевой подушки, ван даже зевнуть не успела, только веки смежила и сразу в сон провалилась.  Снилось ей все вперемешку, но в какой-то момент сознании почти в точности, лишь с некими огрехами, воспроизвела события ее пребывания в Асгарде: Фригга, Один, Тор, Сиф, его друзья, Локи. Дева то хмурилась, то улыбаясь, подоткнув подушку по детски под щеку, и не сразу в ее сознание проник тихий голос:
- Сигюн... Проснись, Сигюн. У меня для тебя важные вести.
На деле ей снились посиделки в беседке около моря. Младший принц знал это ее излюбленное местечко в Асграде и часто мог объявиться там без спроса, но вот по части присоединиться – всегда спрашивал. В любом случае, она даже не отличила реальность от сна, насколько уместно прозвучал его голос через сон, и, хотя девушка открыла глаза, в ее сознании происходящее все равно казалось сном.
- Привет, - первое, что всегда изрекала она там, изрекла и сейчас, садясь на кровати, хлопая удивленно ресницами, и думая, с чего бы сон вдруг в своей прихоти переместил ее вместе с другом  в такие странные обстоятельства.   – Важные? – губы сложились в ленивую сонную улыбку, - Неужели Тор прикончил всю выпивку в Асгарде, и там паника, потому что на нашу свадьбу теперь нечем поить гостей? А что у тебя с волосами? - все-таки причудлив бывает сон - такую прическу у асгардца она никогда не видела.  Нахмурив нос, девушка в задумчивости потрогала свои волосы, и покачала головой, - Нет, короткими лучше.

Отредактировано Sigyn (10.05.2016 16:10:06)

Когда, почти год назад,  девушка прибыла в Асгард, назначенной невестой Тору, она никого там не знала.  И смотрела холодно и точно свысока непо причине собственной надменности, но потому, что знала этих людей многие века лишь врагами, с которыми снова и снова, после кратких передышек, сходились в битве ее сородичи; врагами, которые держали ее отца гостем в знак мира, но и младенец Ванахейма знал, что это на самом деле за гостевой режим – случись в Ванахейме бунт, голова Ньерда первой покатится с плеч. Мать была против этого брака, как и против союза с Асгардом, но промолчала именно потому, что отец был у них. И вот, превозмогая леденящие душу ужас и отвращение, она ехала в Асгард, утешаемая лишь последними словами Фрейи о том, что Тор, в конце концов, буян и повеса, но зато ты будешь царицей Асгарда и освободишь отца.  В тот миг Сигюн нимало не сомневалась, что, едва отгремят свадебные трубы, мать сделает все, чтобы Один ушел в мир иной как можно быстрее, и более того, хрупкая рыжеволосая красавица была готова приложить к тому и свои усилия. Как бы мудр не был старый Царь,  ванахеймские принцессы его не любили, собственно, вообще его не любили в Ванахейме – Один держал в плену их царя.

Ее оторопь и дрожь за столом в первый день были все еще не растаявшими эмоциями поездки, и поведение разгульных друзей Тора, ее нареченного, только усиливало ее впечатление, и без того не самое приятное.  Пожалуй, если бы не младший принц, так вовремя подсевший по левую руку и разрядивший обстановку тихим шепотом на ухо, дева не была уверена, что ее бешеный темперамент не прорвался бы за завесу воспитания.  Он стал ее другом, со временем, и ей было печально узнать, что он погиб при стычке с Тором. Позже, конечно, ей рассказали подробности, и картина стала и более ужасающей, и в то же время, более приемлемой: так, якобы, принц не погиб, а пропал без вести, а с Тором они сцепились за Мидгард (якобы). Впрочем, это не умаслило чувства потери, неприятно саднящее глаза; чуткая ко всем своим друзьям, ван пролила немало слез, сострадая судьбе одного из них. Но время шло, раны затягивались, да и ее природа не позволяла подолгу пребывать в печали и тоске. Наступила весна, молодое сердце вспорхнуло и расправило крылья, и вот уже события того лета остались позади, как темный сон.  И прогулки, и беседы, и невинные проказы – все это утонуло в бескрайнем море памяти, тем более, что ее стали отпускать в Мидгард снова.

Но сейчас она проснулась, едва только произнесла последние слова, и по телу пробежала дрожь. Перед ней, вроде бы, стоял тот, кого она когда-то знала, и в то же время точно бы не он. Не только в прическе было дело, но его лицо… оно было бледным, почти нездорово бледным, так говорят еще – мертвенно бледным. Синие тени залегли под глазами, придавая зловещий вид, и тем ярче казалось сияние зеленых глаз. Правда, сейчас они казались скорее неестественно, ярко-голубыми, лишь у зрачка сохраняя пятна цвета изумрудной зелени. Да и на губах розовый оттенок остался только на линии соприкосновения их, тогда как остальные участки сквозь бескровность проступали синевой. Собственно говоря, он был похож на мертвеца, выходца с того света, и ван испугалась, но так оцепенела, что даже не пошевелилась.

- Ты… - тихо прошептала она в ответ на его небрежное «всего-то навсего», желая спросить, не болен ли он, но продолжить мысль не успела, поскольку в руке, закованной в наручи, дрогнул, поднимаясь, золоченый скипетр, и дева зайчиком спрыгнула с кровати, напрягшись всем телом.  Только сейчас пришло в голову, что еще ее смутило – друг был одет по-боевому: наручи, нагрудник, плащ, перевязь – он никогда не ходил так раньше, если только неугомонная компания не готовилась к драке. И этот скипетр – синий камень полыхал живым пламенем, приковывая ее взгляд, а когда коснулся острым навершием напрягшейся в струну ван, ей погрезилось, что и вовсе пламя ожило и охватило ее грудь, разгораясь и поднимаясь выше. Девушка вся подобралась, готовая ко всему, но тут прозвучали слова, призывающие ее идти, и тело охватила какая-то странная апатия.  Сознание ее надежно защищенное от магического влияния, оставалось при ней и под ее контролем, но вот сердце точно окутала жаркая пелена. А спустя секунду разгорелось в груди пламенем странное чувство, и девушка перевела взгляд на аса, полный неописуемого обожания. И как это она раньше не понимала, как сильно его любит, глупая, бестолковая девчонка?
- Как только пожелаешь, любимый, - нежно промурлыкала девушка, делая шаг навстречу и вкладывая свою ладонь в его.

«Влюбленные подростки» - пожалуй, этот образ идеально подходил сейчас Сигюн и в самом деле,  с той лишь разницей, что ни влюбленной, ни подростком она уже давно не была.  Однако, с самого того момента, как ее груди коснулся скипетр, именно так себя и вела: глупо улыбалась, краснела до ушей и без лишних разговоров делала все, что ас говорил делать или показывал своим примером, не забывая при этом следить за ним восхищенным взглядом.  Наверно, сейчас она легко бы вписалась в армию фанаток Тора; куча асгардских девиц именно так все время и вели себя, когда поблизости оказывался Громовержец.  При этом умом, где-то там, за странной розовой пеленой, она понимала все безумие ситуации. Уйти без разрешения из Ванахейма, оставить вместо себя «обманку» - боги, да Фрейя потом голову отвернет, ведь испереживается вся, особенно, если распознает чары асгардца, которого считает сгинувшим в Хелль. Ей каждую минуту хотелось воспротивиться, задать кучу вопросов, но вместо этого выходило только согласие со всем и влюбленные глазки.
Когда же ее одеяние превратилось в мидгардское, и вовсе проблеяла что-то в стиле дурочки «боже, какая прелесть» или что-то вроде того, хотя ее предпочтения в одежде отличались придирчивостью, особенно – в мидгардской. Конечно, Локи слишком мало знал Сигюн и слишком в иных обстоятельствах, и потому со стороны ее поведение выглядело абсолютно нормальным. Девичьим.  Где ему было знать, что ван, с визгом хохотавшая сегодня над всякой ерундой и загонявшая в реку несчастного конюха,  - это ли не подростковые шалости? – в состоянии настоящей влюбленности вела себя совершенно иначе, и именно это отметила бы Фрейя первым, увидь она сейчас дочь. Чары читаури и камня, столкнувшись с защитой, наложенной чарами Фрейи; оба вида чар, перемешавшись с природным иммунитетом, унаследованным от матери, очень своеобразно исказились. Дева понимала все, что делает и говорит, но не понимала, почему так себя ведет. Козы на склонах Ванахеймовых гор – и те умнее.
К тому моменту, когда ее нога ступила на улицы Нью-Йорка, дева вовсю боролась с собой, там, в глубинах сознания, свирепея от происходящего, но наяву прижимаясь к плечу спутника и что-то нежно щебеча. И там, в подсознании, накапливалось все больше вопросов к Локи, но вместо них вырывалось:
- Нью-Йорк? – удивления полные глаза, большие, с поволокой, то и дело прячущиеся под кокетливо опускающимися ресницами, устремлены на друга.  – Зачем нам Нью-Йорк, милый? – а в голове меж тем  «Заклинание, должно быть заклинание. Если меня околдовали, должно быть противодействующие чары. Фрейя рассказывала… Ох, проклятье, да какая ж разница! Чтобы его применить, нужно его произнести, а я кроме этого «мемеканья» ничего сказать не могу.  Локи, козлина ты такая, я не хочу наговаривать, конечно, но если это твоих рук дело… я тебе этот… как его… Оскар вручу! Нихрена себе шуточки пошли, любитель розыгрышей. Но при всем при том, не могу не признать, что розыгрыш мощный – не каждому удастся меня так заколдовать, чтобы я превратилась в влюбленную курицу. Аплодисменты, блин!  Но, дружище, давай в следующий раз ты меня просто в курицу превратишь? Я буду бегать по двору, квохтать и копать червячков, все лучше, чем… Проклятье, но ты… ну мастер. Нет, я, конечно, знала, что выдержка у тебя на славу, но я б давно заржала, такую ерунду от подруги слышать. А у тебя вид, будто так и надо. Еще одного «Оскара» надо…» - Ты решил показать мне Нью-Йорк? Это так…так мило! – и тело само опять прижалось, крепче обхватив руками аса за талию, и потерлась щекой о его наплечник.
"Ну ты дура-аа....
Одинсону-младшему овации три раза."

Когда прибой наполнил легкие запахом сырости, свежести и неуловимого соленого аромата морской пены, из головы вылетели всякие глупые мысли. Ван закрыла глаза, чуть запрокидывая голову и делая глубокий вдох всей грудью.  Мгновенно откликнулся океан, ударив в лицо порывом ветра, взметнувшим длинные распущенные волосы огненным штормом над головой, очертив подолом ноги, дрожью отозвавшись в каждой клетке тела. Она чувствовала сейчас скованную, стесненную, но все еще преисполненную силы грудь отца, к которой так любила склонять голову с самого детства, слушая, как размеренно бьется его сердце, и в такт ему бьется океан. Не синий алмаз был «Сердцем океана», но комок плоти, содрогающийся там, под мощным каркасом из ребер и мышц.  А ветер все крепчал, и натягивались флаги, звенели струной мачты яхт, теменью затаскивало закатное небо.   Озноб пробирался под одежду, свирепо вгрызался в сердце, стянутое, запутанное чарами, - отец гневался, и редкие прохожие спешили убраться от берегов, а моряки снимали паруса, предчувствуя, что на этом океан не успокоится.  Залив Лоуэр точно сходил с ума, зато сознание ван яснело. И в какой-то момент, открывая вновь бирюзовые глаза, она повернула голову, глядя пристально на того, кто был рядом.
- Это не ты, - едва разжавшись, обронили губы. Легко качнулась отрицательным жестом головка, а глаза стали почти одного цвета с бушующими волнами, - глубокого бирюзового с синевой.  – Есть ли разница, зачем мы ушли? Есть только то, зачем ты это сделал. Кто ты теперь? Бог? Дьявол? Что же ты уготовил Мидгарду? – голос ее был таким тихим, что едва различались слова на фоне шума волн.  Наверно, ей полагалось бы разозлиться, да только не выходило; приказ дал свободу ее мыслям, самым глубоким, но не давал свободы от чар в целом.  Она не отстранялась больше, чем требовалось, чтобы заглянуть ему в лицо, не кричала, не требовала вернуть ее немедля – сердце командовало, что она должна быть рядом. Но быть рядом – значит ли, соглашаться со всем? Младший принц стал другим, это было безумно отрицать, в его лице, там, в глубине зеленых глаз, она читала смерть – Мидгард легко мог пасть от гнева принца, все, и виновные, и невинные. Но ведь они были не при чем – не они отринули его, не они развенчали желаемое, не они… Все, что произошло с ним, не имело никакого отношения к ним, но падут они, - и в груди застыли легкие.  Ван были всегда слишком близко с мидгардцами, слишком давно, всегда отзываясь на зов людей, и Сигюн знала – если ее позовут, взмолившись о помощи, она должна будет встать на пути друга.  Чарами тут же сжало сердце, и девушка, тяжко вздохнув, точно не хватало воздуха, едва не прижала ладонь под грудь, к области защемившего сердца. Но вместо этого пальцы лишь царапнули руку аса, поскольку она так и не убрала руки с его запястья.

Отредактировано Sigyn (13.05.2016 12:33:55)

По мере того, как Одинсон-младший говорил, лицо девушки отражало целую смесь противоречивых чувств; сначала это было изумление, смешанное с непониманием, потом туда добавилось удивление, она даже покачала головой едва заметно, точно не веря тому, что слышит, но обмана не было – голос, твердый  и даже злой, звучал четко и уверенно, и не менее уверенно сверкали его глаза, зеленые, как яркие изумруды. И еще двадцать минут назад она кивала бы всему, глядя с восторгом, но сейчас его приказ развязал ей руки достаточно, чтобы заткнулось очарованное сердце. Девушка поднялась на ноги медленно, чуть опустив подбородок, так что глаза, что сейчас казались темно-синими, как бушующее море, смотрела на мужчину исподлобья.  Тонкие пальцы сжались в кулаки, сминая края богатого подола без жалости, оставляя на нежной ткани уродливые изломы.  Как плачет земля, вспаханная такими изломами от снарядов? Как стонет мать у тела ребенка? Как бесконечно отчаяние оборванной раньше срока жизни? Найдет ли душа покой в смертном царстве, если вокруг пылает костер несправедливости? При всей ее теплой любви к другу, она знала, что ни Локи, ни брат его многие века не ходили в Мидгард. Как ей описать ему те ужасы, что ван видела, когда дрожал Мидгард в августе 42го? Как безмолвно продолжали кричать тени, оставшиеся от мгновенно испарившихся тел несчастных туземцев атолла, на котором по ошибке взорвали водородную бомбу? Он думает, что много пережил от того, что был недооценен отцом и братом? Но возможно ли объяснить ему, что это – ничто, по сравнению  с тем, что пережили защитники крепости Осовец 6 августа 1915 года, идя в атаку, отравленные хлором? Живые мертвецы, выплевывавшие с каждым выдохом кровавые ошметки своих легких, бились с противником – и все это те, чьи Царем он себя назвал…. Их предки….  Крупные слезы от воспоминаний о всех этих событий навернулись на глаза, медленными злыми каплями срываясь с ресниц вниз на щеки, лицо ван напряглось, губы, чуть приоткрытые, дрожали, а ноздри трепетали, как у взбешенного животного.
- Читаури? Царь? – хлестко спросила она, тяжело дыша.  А потом, точно наступая, сделала шаг вперед, на него, преодолевая расстояние между ними. Тонкие руки поднялись вверх, точно собираясь обнять его, но траектория изменилась на самом подходе… Снова встали перед глазами искаженные лица солдат, идущих в дыму, и маленькие кулачки с яростью обрушились прямо на грудь принца, отталкивая его назад.  – Ты сошел с ума! И горше мне то, что я это слышу, - звенел голос, а позади входило в безумство море, с неба ударил хлесткий холодный дождь сплошной стеной, смешиваясь по лицу ван с ее слезами.  – Ну так начни сейчас, - качнувшись, точно пьяная, Сигюн широко распахнула руки, - начни с меня! Обрушь на невиновных свой гнев, свою ярость, но если ищешь причин для вины их, то вина есть и на меня, - указательный палец обличающее уставился в его сторону, - но ты будешь виновен стократ!  - Ливень продолжал хлестать, и девушке немного тяжело было двигаться, поскольку мгновенно вымокшее платье обклеило тело и ноги, а вымокшие волосы тянули голову вниз, липли к лицу.  Крупные капли безжалостно жалили мостовую, и ноги были уже по середину ступни в воде, но ни холод, ни вода, ни жгучий ветер не умаляли распалившейся натуры ван, которая сполна воплощала бешеный темперамент матери.  – Только сумасшедший пожелает выпустить читаури! – она была в  состоянии, близком к одержимости, и оттого уступали даже чары жезла; ее всю трясло, но не от холода.  - Но знай, что мы будем сражаться!

Спорить девушка не стала, вдруг отчетливо осознав, что это бесполезно, и потому просто молча стояла, обхватив руками себя за плечи, и ждала, пока принц наговорится. В первый раз за все то время, что она его знала, она ему не верила, невольно склоняясь к тому, что Сиф была права.  Что попытка убить Тора в Мидгарде не несчастный случай, не сбой программы Разрушителя, а продуманный, жесткий приказ, отданный Царем. Царем, обязанности которого в тот момент исполнял именно младший принц. Зависть, говорила та, злоба, ложь и эгоизм, - вот то, что знает Локи, Сигюн. Любви там нет, не было и не будет, не пожалел брата, и тебя не пожалеет, только помешай ему в чем. В тот вечер ван оправдывала память друга, уверяя Сиф, что та просто сгущает краски, но сейчас поняла, как ошибалась.  Ему действительно ни до кого нет дела, только до себя самого, но смысл об этом говорить? Девушка просто отвела взгляд в сторону и смотрела сквозь дождь на бушующий залив, внезапно чувствуя себя непомерно одинокой здесь, всем сердцем желая к отцу, но разве могла она  оставить сотни невиновных на растерзании безжалостной армии? Что ж, дорогая, придется сжать ручки в кулачки, и потерпеть, невесело усмехнулась она. Когда же принц закончил свою тираду, последовал приказ идти, и ван вдруг с чувством почти полного удовлетворения поняла, что даже над сердцем ее власть чужой магии ослабла, пусть и не известно, как надолго. Но изобразила подчинение, просто кивнув, все так же молча, лишь потом добавив:
- Как прикажите, - по прежнему несмотря на мужчину, двинулась в указанном направлении.  Опустив теперь взор вниз, не могла не заметить темных отметин на коже запястья, там, где ее руку стиснули холодные пальцы принца, когда он рванул ее на себя. Но на лице не отразилось никаких эмоций по этому поводу; гнев улегся, свернулся клубочком на дне сердца, и сейчас, сохраняя ясный рассудок, Сигюн думала о том, что могло читаури понадобиться в этом мире. Если  она обладала даром предвидения и могла узнать, что очень скоро Тор окажется в Мидгарде, она бы нашла способ прорваться сейчас, сбежать, чтобы призвать Громовержца к подмоге, но она подобной информацией не владела, и потому решила пока, не имея более точных данных, не горячиться с решениями. Конечно, риск того, что для нее этот шпионаж окончится неудачно, был и немалый, но отступать ван была не намерена.

Вскоре они вышли в пригород, остановившись у небольшой виллы в два этажа, с оградой почти в полтора человеческих роста, пропускным пунктом, и охраной – там за решеткой забора, их встречали вооруженные люди с странными, неестественно голубыми глазами. Та же магия? Возможно, очень даже возможно, превратить тех, кого так не любишь, в бесправных рабов, - и стоило большого труда не метнуть на Одинсона яростный взгляд, но порыв Сигюн задавила, чтоб скрыть блеск в глазах, просто опустив их в пол. Один из охраны, светловолосый крепкий парень с … луком?... в руках, подошел к воротам, набрал код и открыл для них. Девушка только шумно вздохнула, заходя внутрь, как, наверно, вздыхает зверь, заходя в клетку. Но волновала ее не ограда, а именно люди, вот даже этот парень, например. Если ей придется прорываться с боем, магия испарит любые решетки, но сможет ли она так легко убить зачарованных Локи людей?  Они же не виноваты в том, что творят, эх рассудок им не принадлежит, даже она успела на себе в этом убедиться, пусть и несколько иначе. А если бы не было защиты врожденной, то, как они,  бесправным болванчиком сейчас сидела, ничего не соображая,  в ожидании приказов. И сама не зная, зачем, девушка, проходя мимо того человека, что открывал им ворота, чуть повернулась к нему и тепло улыбнулась, сочувствующе и в то же время подбадривающее.
- Эй, Бартон, - окликнул его кто то из других бойцов, и парень обернулся, а Сигюн зафиксировала в памяти имя.  Что ж, Бартон, надеюсь, ты останешься жив…. – и с этими мыслями вошла в дом, остановившись в коридоре, роняя на ковер щедро капли с мокрой одежды.

Как чувствует себя птица, у которой обрезаны крылья? Согласитесь, довольно паршиво, вот именно такое состояние было сейчас и на душе девушки, сочась по стенкам грудной клетки густой кислотной слизью.  Она не понимала, зачем ее присутствие здесь, зачем ей слышать то, что она слышит… Конечно, ей не доводилось выступать с речами в Асгарде, но уж Локи то должен знать, что она не дура, совсем не дура, и обладает достаточно цепким и пытливым умом, не только, чтобы понять, но собрать пазлы в целое полотно. Создавалось впечатление, что именно эту роль ей и отвели – роль своеобразного агента разведки в стане врага, чтобы услышала, всполошилась и побежала доносить. Печальны были эти мысли – видимо, принц все-таки совсем ничего о ней не знал, не понимал, только прикидывался. Но, держа дыхание ровным, принцесса, сцепив руки в замок и свободно опустив их перед собой, смотрела не на собравшихся мужчин – ее взгляд уходил за окно, туда, где все еще лил дождь. От тепла тела ее платье начало уже высыхать, а волосы, избавляясь от тяжести лишней влаги, все еще оставались темными, но уже свивались в легкие волны. Бирюзовые глаза казались кусочками оной же бирюзы, умелой рукой мастера ограненной и вставленной в глазницы статуи из гипса, настолько един был их оттенок, как бывало, когда ван было абсолютно безразлично, что вокруг происходит, она впадала в состояние, близкое к сомнамбулическому, не слыша, не думая, не чувствуя и не реагируя. Большей частью это было глубоко душевное переживание, вызванное тем, что дева всегда была честна и открыта со своими друзьями, и ее дерзкие, подчас резкие слова критики на какое-то их деяние совершенно не означали расторжения дружбы. Но сын Одина, очевидно, считал иначе, насколько она могла судить по тем редким, раздраженным взглядам, что он бросал на нее. Сигюн не шевелилась, не поворачивала головы, даже ресницы, казалось, не дрожали, но она замечала все, что происходит, в том числе и эти выражения недовольства. В иные времена, прежде, она, наверно, извинилась за свою резкость, извинилась бы и сейчас, будь эта резкость необоснованной. Да, быть может, ей было не понять всей тонкости замысла друга, но так он и не посвящал ее, а обида на критику… она не помнила его таким. Тяжело вздохнув, девушка опустила голову вниз, подбородком почти коснувшись ямочки меж ключиц. Наверно, она ошиблась. Выходит, она тоже его не знает….
Ее вздох как раз совпал с завершением «летучки», и дева, сопровождаемая принцем, покорно двинулась туда, куда ее направляли.  Комната была обставлена с мидгардским лоском, но достаточно изысканно, с дорогой красивой мебелью, тяжелыми портьерами в тон интерьеру, но взгляд безразлично скользнул по всему этому убранству, не вызвало оно ни радости, ни расположения.  Если ей уже заранее приготовили роль, пусть так, но сегодня она слишком плохой актер, кукла без мимики и чувств, точно вспышка на набережной выпалила все эмоции до тла, и сейчас, пеплом кружась, они осыпались прямо в лужи, разлившиеся не только по мостовой, но и внутри самой ван. Она остановилась посреди комнаты – не больше, не меньше, - чтобы не мешать движению, но без какого-либо желания осмотреть помещение или присесть, хотя в мокрых туфлях ноги давно устали. Тонкие запястья на фоне все еще мокрого платья казались совсем ниточками, безвольно опущенным вдоль туловища.
- Если таков твой приказ, я сделаю, как ты хочешь, - выслушав Одинсона и только тогда подняв взгляд на уровень его лица, она смотрела не на него – а точно сквозь, туда, где на горизонте мелькала молния в темных грозовых тучах. Надвигался шторм, что ж… давно пора. Но ее силы, все до единой, точно ушли туда, в черные облака, затянувшие горизонт; там бушевала отчаянная душа, тогда как тело, покинутое ею, было ко всему безразлично.  – Назови дату и время, когда мне нужно послать призыв, и он будет выполнен. – голос звучал достаточно громко, но совершенно ровно. – Но, будь добр, убереги меня от своих домыслов, принц, - на секунду там зазвучала жесткая нота, и тогда будто ожили глаза, сфокусировавшись взором уже на его лице.  – И не приписывай мне намерений, которых у меня не было. Я не согласна с твоим планом, я нахожу его слишком жестоким. Но на набережной я четко поняла, что мое мнение в данном вопросе никого не интересует. Однако, ты все еще дорог мне, и  я не хочу причинять тебе боль, тем более, пока никто не пострадал.  Не хочу и утверждать, что смогу ее причинить, даже если мир падет в ад.  Пусть будет, что будет, я не хочу рассуждать, - и девушка снова отвела глаза.

Отредактировано Sigyn (23.05.2016 13:11:10)

Девушка чуть заметно смутилась, изменив своему спокойствию, когда мужчина попрекнул ее ранее сказанными словами.  Пока он поднимался и медленно обходил ее,  она, несколько взволнованным голосом, ответила:
- Да, я так сказала.  Это правда, не стану отрицать. Но я была изумлена услышанным, испугана, и мои эмоции взяли верх над разумом.  Я не считаю тебя сумасшедшим, Локи, но тогда это слово казалось единственным объяснением твоему плану, который поразил меня своей жестокостью, столь нехарактерной для тебя, - и замолчала, давая ему продолжить. Но он говорил вещи, которые только еще больше удивляли ее, не давая при этом окончательных ответов, однако, сейчас, успокоив свою вспышку, озябнув, что притупило гнев, она перестала думать только о себе и своих подопечных, как и прежде, стало сильнее желание понять друга и помочь ему, если в том нужда. Поэтому, развернувшись к нему, она внимательно дослушала каждое слово, что он сказал, слегка хмуря в некоторые моменты брови и лоб, но потом сделала шаг вперед. Сначала не очень уверенно обхватила пальцами его предплечья, потом скользнула выше, пока не добралась до шеи, которую  и обвила ладонями, большими пальцами чуть поглаживая подбородок, пока сама обращалась к нему, мягко, тихо, даже вкрадчиво, заглядывая в лицо:
- Прости меня, я не хотела бы так говорить, обижая тебя, и не сказала бы, если бы не потеряла в тот момент сама рассудок отчасти. Не сердись меня, ибо я очень раскаиваюсь. Локи, послушай, я признаюсь честно, мне непонятен твой план, и я не могу уловить, что же ты хочешь, но я постараюсь связаться с Тором через отца, нам с ним не нужен радужный мост.  – Бирюзовые глаза влажно сверкнули, когда дева поджала губы и облизнула их. – Но читаури служат Таносу, а Танос могуч.  Я не хочу, чтобы ты пострадал, потому что пошел против него, быть может, еще не поздно вызвать Тора прямо сейчас и сдаться ему прежде, чем начнется бойня? Я уверена, он оценит твои старания и поможет, асгардские воины придут с ним, и мы спасем Мидгард от разрушений, схватившись в других мирах. Я знаю, ты сказал, что тебе нет дела до Мидгарда, но, быть может, моя просьба как то изменит это? Ты же знаешь, я говорила тебе, ван всегда защищали этот мир и его смертных обитателей, я не могу это просто отринуть и забыть, - не отпуская его шеи, подошла еще ближе, почти вплотную. И, приподнявшись на цыпочках, запечатлела на высоком горделивом лбу, меж нахмуренных бровей, ласковый дружеский поцелуй. После чего отступила, опуская руки и отпуская его.