Сегодняшний день обещал походить на множество прошедших суток до него, и это не стало бы неожиданностью ни для кого из жителей Сноудина. Спроси любого из монстров, что существует столь необычного в маленьком подземном городишке, исключая его постоянную снежность и незначительные колебания в пределах минусовых температур, то простой и лаконичный ответ лежал бы у самой поверхности и не отличался бы особым разнообразием. Ведь не требуется слов, чтобы понять простую истину, только взгляни единожды на эти крошечные улочки, полные улыбок блуждающих от дома к дому обитателей Подземелья. Секрет Сноудина был прост, как и сама жизнь в этом городе со времен его основания, и каждый от мала до велика чувствовал его если не душой, так интуитивно: размеренность и неизменное гостеприимство ото дня к дню. Сноудин будто был рожден вторым Северным Полюсом для исполнения мечты о вечном празднике и счастье, но так и остался заброшен в бессолнечную даль, ставший обителью заложников Подземелья. Потому каждое новое утро здесь было сродни предыдущему: спокойное и теплое, как горячий шоколад с маршмеллоу в стужу. В особенности очаровывало простыми мелочами утро выходного дня, когда каждый монстр мог позволить себе проспать до обеда, свернувшись калачом на любимом матрасе и сладко посапывая в лежащую рядом подушку.
Звучит неплохо, не так ли? Вот и Санс тоже так считал.
Старший скелет был в городе известным лентяем – закоренелым до мозга костей, правда за это никем кроме собственного брата открыто не порицался. Ведь, несмотря на отсутствие рвения выполнять работу с энтузиазмом, все же место своего оплачиваемого труда Санс посещал и даже имел за спиной не одно подобное ввиду необходимости платить по счетам и налогам за занимаемую жилплощадь. Однако находили его ленивым или нет жители Сноудина, а к труженикам, заслуживающим свой выходной, скелетон себя относил с особым удовольствием вне зависимости от того, насколько хорошо он справлялся со своими обязанностями. Так как критике его труд обычно не подвергался (быть может, просто было некому), все причитающиеся привилегии в свой выходной день Санс получал исправно, в том числе и сон. Надо сказать, дрема во множестве известных ему одному путей к достижению просветления, а, вернее, полного отторжения всего кроме, разве что, лени и апатичности, была немаловажным фактором, который почитался настолько, что являлся способом решения множества проблем. Например, необходимости выполнять работу исправно, выражая заинтересованность собственным монотонным занятиям, или высчитывать минуты до конца рабочей смены.
Стоило ли говорить о красоте представлений сна в выходной день, когда отсутствие необходимости сменялось банальным желанием?
Надо признаться честно, Санс вовсе не любил лишний раз шевелить костями, а уж думать о том, чтобы с утра пораньше сползти со своей постели, было для него излишней тратой времени, если и подавно не кощунством в отношении к приятному действу. Потому, когда на часах отбивало самое что ни на есть раннее утро, скелет с удовлетворенной улыбкой продолжал монотонно похрапывать на самом краю того бардака, который называл своей комнатой. Спал он исправно и крепко, вытянувшись во весь свой небольшой рост на смятой поверхности матраса, избавленной своим обладателем от того, чтобы быть заправленной в виду того, что пришедший глубоко за полночь скелет, осушивший за вечер пару-тройку бутылок кетчупа, не имел ни сил, ни желания даже снять с себя чуть запыленную и забрызганную остатками соуса синюю толстовку, так и повалившись в чем было на постель и провалившись в объятия Морфея. Рядом с ним до сих пор лежали свернутые в один сплошной ком постельные принадлежности, выглядя оттого не менее брошенными и лишенными своего исконного смысла, но будучи используемыми своеобразной подпоркой под широкие, костяные ноги. Где-то неподалеку даже сквозь сон Санс мог слышать звук работающей беговой дорожки, которую он, было видно, включил в естественно сонном и чутка нетрезвом состоянии, пока ковылял непрямым ходом до кровати, пытаясь нащупать ее в темноте ногой. Кроме нее в комнате также находился искусственным путем созданный торнадо, в эпицентре которого время от времени летали носки, месячной давности спагетти, приготовленные Папирусом, но несъеденные его братом в виду непригодности их к потреблению, да надоедливая собака, которая чудом умудрялась дремать прямо во время полета и, должно быть, оставалась более чем довольна жизнью в доме братьев скелетов кем-то вроде домашнего питомца, о чьем присутствии иногда вспоминали... Из обычных, если не сказать бытовых вещей, существовала еще гора неубранных, давно уж грязных носков, шкаф с тем, что Санс величал «своим барахлом», да одиноко стоящий тромбон, который нарочито вычищался до блеска и ставился в досягаемой близости от кровати в случае крайней необходимости сыграть на нервах у меньшого брата. В остальном комната выглядела достаточно пустынно и вселяла не лучшие ощущения, но спящему Сансу было до этого столь же много дела, как и бодрствующему – то есть никакого.
Одним словом, в комнате, как и в душе скелета царили атмосфера тишины и относительного спокойствия. Но, как показывала житейская практика, подобное положение вещей нередко было хрупко и разрушалось буквально за несколько секунд, в особенности, когда делишь одну крышу с неисправимым трудоголиком и закоренелым оптимистом. Пугающая смесь, верно?
— ВСТАВАЙ, САНС! – с подобным будильником скелетон просыпался почти каждый день. И не то, чтобы он не привык пробуждаться под громкие возгласы своего брата, но всякий раз слыша нечто подобное невольно возникает вопрос – а не пожар ли случаем в доме, или, может, нашествие изувеченных природой монстров с замашками убийц-терзателей-маньяков, которое предвещает плохое время? И, хотя Санс не успевал подумать об этом за те короткие мгновения своего пробуждения, почти врожденный инстинкт за жизнь орущего в дверном проеме брата загорался тревогой в пустой левой глазнице синеватым пламенем.
- Что за … а-а-а… - едва сдержавшись, чтобы не выругаться в присутствии Папируса, Санс подскочил на кровати, но удержался и удивительным образом повалился на то же самое место, где лежал до того, резко дернувшись и ухватившись за край матраса, чтобы не упасть на пол. Пару раз моргнув для пущей уверенности в собственном здравом уме и чужой шумливости, скелетон перевел взгляд на брата, и из глубины потемневших глазниц постепенно вынырнула пара белых зрачков. Нервная, неизменная в своем существовании улыбка пробудившегося, но все еще остающегося уставшим и сонным скелета стала чуть более благосклонна, а глаза едва сузились под надбровными дугами. Послышался глубокий облегченный выдох, который тут же оборвался едва слышной, удовлетворенной усмешкой.
- Че как, бро? – осведомился Санс с беспечностью, приветствуя неопределенным взмахом кисти потревожившего его родственника, между делом всеми силами пытаясь изобразить заинтересованность ворвавшимся в комнату Папирусом. Задавать вопросы комедиант даже не пытался, отлично понимая, что его меньшой братец и без того выложит суть дела, как на духу, не ожидая ничьего разрешения. Ждать, как и предполагал Санс, долго ему не пришлось.
— САНС! Я тут подумал, что мне нужно больше тренироваться! Делать это ещё усерднее!
Скелетон нарочито неспешно повел плечами, быстрым взглядом осмотрев брата с головы до пят. Желание Папируса самосовершенствоваться не было ново, и Сансу приходилось его слышать по несколько раз на дню. Не заметив особых изменений и причин, по которым очередная из таковых идей должна была заслуживать особого внимания, скелет с братским теплом выдавил из себя полные ленивой поддержки слова «флаг тебе в руки, Папс» и тем же макаром, как делал это вчера, опустил череп обратно на матрас и захрапел. Впрочем, своим сонным разумом Санс понимал, что на том дело не могло кончиться, и это особенно сильно огорчало его утомившееся и недоспавшее нутро.
- САНС, ТЫ МЕНЯ СЛУШАЕШЬ?
Старший скелет нехотя приподнялся на локтях, убедившись в решительности брата, и открыл один глаз, выражая тем самым готовность внимать словам Папируса дальше, однако продолжая про себя лелеять крайне заманчивую мысль поскорее выпасть из этого зарождающегося разговора и вернуться к более интригующему занятию.
- Потому что я, Великий Папирус, должен быть готов к появлению человека! Конечно, в качестве моих ГОЛОВОЛОМОК нельзя усомниться, но если он окажется достаточно умным, то придется взять его силой!
Санс слышал эту «песню» множество раз: Папирус почти грезил своей первой встречей с падшим человеком, ведь это, как казалось младшему скелету, было прямым путем на поступление в Королевскую стражу, элитную группу королевских солдат, – и это не стало для весельчака открытием. Поддержать брата он всячески видел в себе не только силы и желание, но и прямую обязанность, однако разрушать сон ради такого пустяка ему не казалось возможным. В конце концов, Санс, очевидно подумав, что Папирус решил просто поделиться с ним планами на сегодняшний день, громко хмыкнул, сонно выставив вперед на вытянутых руках два оттопыренных вверх больших пальца, и пробормотал в надежде, что брат не заметит его тут же скрывшегося за воротом толстовки зевка:
- Вижу, у тебя скеле-тонна работы, Папс. Смотри, не растеряй костей от усердия, - с этими словами Санс резво повернулся на другой бок, волчком освобождая себе место среди потерянных тряпиц, после чего, уже неясно прибавил, - А мне пора от-ключица, хех…
Не успев даже посмеяться над собственным каламбуром или обратить внимание на по-обычному раздраженную реакцию братца, старший скелет готов был, наконец, продолжить незавершенный ритуал сновидения, прерванный так некстати. И вот, когда мысли его только начали путаться и принимать неестественный, несобранный вид, как вновь послышался звучный голос Папируса.
- САНС, НЕ ЗАСЫПАЙ ОПЯТЬ! Тебя очень тяжело будить. И мне нужна твоя помощь!
- «О-о-о, мои костяшки, чем я то провинился?» - Санс вновь нехотя оторвал спину от примятой его весом перины, с пыхтением спустив левую ногу с кровати и пытаясь попасть ей в лежащий рядом махровый тапочек. Осознав несколько попыток спустя, что это действие не приносит результатов, скелетон охотно остановился от непродуктивного занятия, устало сфокусировав взгляд на стоящем в дверях, полном бодрости и светящимся азартом предстоящего действа Папирусе, который во все глазницы смотрел на брата и выглядел при этом раздосадованным его состоянием.
- Окей-окей, так и быть. Я весь во внимании, - сдался, наконец, весельчак.
Продолжение долговременного монолога Санс слушал урывками, изредка покачиваясь из стороны в сторону и безразлично упираясь скучающим взглядом в потолок в надежде не потеряться и не уснуть. В конечном итоге, он выудил для себя основную суть идеи брата и не мог быть рад предстоящей перспективе, которая вдруг свалилась на него градом утруждающих действий. Утром выходного дня демонстрировать брату магические приемы, упражняться и прыгать, как кузнечик по раскаленным углям казалось тем еще удовольствием. Стоило бы отказаться да поскорее, но было одно жирное «но», которое Санс даже в таком незавидном, потрепанном виде никак не мог вырвать из своего сердца – это братская любовь и забота, с которой он относился к Папирусу. Да, конечно, скелетон не мог отрицать свою фанатичную страсть ко сну, плохим шуткам или кетчупу, но брата он любил не как хорошую выпивку или болтовню ни о чем с посетителями бара Гриллби, нет. Высокий, полный нескрываемого душевного света скелет был Сансу не просто сожителем или родственником по рождению, но объектом братской привязанности: то ли потому, что у комедианта попросту не было никого другого в жизни, то ли по причине искренней и сентиментальной, которая привязывала двух скелебро не хуже лучших друзей, которые во всем пытались друг другу помочь, но Санс искренне любил своего «непутевого меньшого». Настолько, что готов был приложить всякие усилия, чтобы Папирус продолжал жить в своем чистом и незапятнанном грязью и смрадом окружающей, порой далеко не такой простой реальности, мирке. Чтобы Папс не менялся и был причиной собственной гордости и радости, его брат старался до пота костей. Конечно, старший скелетон являлся ленивой грудой костей и даже не пытался этого отрицать, но не от хорошей жизни монстру взбрело в голову устроиться на две работы сразу. Просто, когда-то избрав своим путем оберегать младшего от будничных неурядиц, Санс обязался приносить деньги в их общий семейный бюджет, в который, ко всему прочему, прибавления вносил только он один. Всякий, кроме самого Папируса, замечал, что с этим у комедианта не всякий раз складывалось удачно - иначе и не объяснить заполненный счетами ящик у самого дома и тот нередкий раз, когда весельчак заказывал в баре у Гриллби самый дрянной бургер из меню на свой завтрак, ланч, обед и ужин. Однако желание Санса было неизменно, как и жизнь во всем Сноудине – «Папирус должен быть счастлив».
- «И если ради этого нужно с утра пораньше тащиться в лес…» - Санс удрученно прошел костяной ладонью по затылку, - «Ничего мне с этом не поделать».
- СА-АНС! ЭТО ВЕДЬ ДЛЯ МОЕГО УСПЕХА! Ты будешь горд мной! Я стану по-настоящему Великим! Я уверен, ты ХОЧЕШЬ помочь мне и показать пару приёмов! Тебе ведь не трудно пойти со мной на тренировку?
- Ба-а-а, я итак горжусь тобой, бро, - тяжело выдохнул скелетон, соскользнув с кровати и тут же угодив в оба розовых тапка, которым он предвещал тяжелое путешествие по сугробам Сноудина, - Но если ты опасаешься, что не сможешь пересчитать кости человеку при встрече, то…
Санс с глубоким, ироническим смехом доплелся до двери своей комнаты, остановившись рядом с братом и по-дружески пихнув его в бок:
- Не могу сказать «нет» такой решимости, - скелетон поднял к Папирусу свою вечную улыбку, несколько растерянно моргнув и в боевой готовности подтянув чуть сползшие с таза черные штаны, - И каков же твой гениальный план?
[AVA]http://savepic.net/8012400.jpg[/AVA]
[NIC]Sans[/NIC]
[SGN][/SGN]
Отредактировано Jessie (03.05.2016 17:39:04)