MIGHTYCROSS |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » MIGHTYCROSS » adventure time » Жребий брошен
Жребий брошен | ||
| ||
Асгард | Сигюн, Локи | |
● сюжет ● | ||
Прибыв обратно под завершение вечера, ван исполнила свой танец в подарок жениху и буквально очаровала его, как всем показалось. Но, тайно от всех поговорив с галантным принцем, Сигюн всю ночь не могла уснуть. Без опеки Фрейи измученная ван пришла к выводу, что у нее только один путь.... | ||
Отредактировано Sigyn (08.04.2016 19:54:47)
- Простите, госпожа! – служанка, случайно дернув прядь рыжих волос, поспешила извиниться, но Сигюн точно бы и не заметила оного происшествия. С каменным лицом она смотрела в зеркало, но не видела ни себя, ни кого-либо еще. Наверно, запали сейчас кто вокруг нее костер, дабы сжечь, она только «Спасибо» бы сказала. Бледное, почти до бескровия лицо, казалось неживым, и несчастная горничная уже пятый слон румян клала на щеки – все бесполезно, разве что ван лишь еще сильнее начинала походить на фарфоровую куклу. Если бы эти сборы были два года назад, в честь свадьбы с асгардским принцем, ее всю трясло бы от возбуждения, но сейчас ее руки не трогала даже редкая дрожь волнения. Жребий брошен – могла бы прочитать она в своих собственных глазах, и Сигюн, избравшая путь, не видела причин волноваться.
- Малена, возьми в моем чемоданчике фиолетовый флакон, половину налей мне в бокал с вином, - сухо и холодно внезапно приказала дева тоном, не терпящим никаких возражений. – Я не хочу быть как кукла, надо унять волнение, - служанка, не успев открыть рот, получила ответы на все свои вопросы и поспешила выполнять. В хрустальный бокал полились капли красного вина, чуть позже об гладь которого разбились темно-янтарные капли. Одна… Две… Три… Пять… Десять… как удары клепсидры, отсчитывающие мгновения жизни.
- Кукушка, кукушка, сколько мне жить осталось? – с ядовитой иронией прошептала она сама себе, глядя в зеркало. Еще вчера, не ведая, что муж жив, она спокойней воспринимала рок, но сейчас – не было сил даже уснуть ночью, все думала, как так можно с ним поступить? Он явно дал понять, насколько неприятна ему мысль о том, что она будет женой другому. – Выливай все! – резким движением выхватив у служанки злополучный флакон, ван просто перевернула его над бокалом, выливая остатки зелья. Потом схватила бокал и жадно прильнула к нему, чувствуя, как терпкая жидкость обжигает рецепторы.
У нее была вся ночь. Вся немыслимо долгая ночь, и не было рядом матери, с которой можно обменяться советом. Наверняка, хитрая Фрейя, многие годы избегавшая брака, придумала бы что-то более разумное, но Фрейи не было, Сигюн в своих покоях, холодных, чужих, была совсем одна. Избавление… - шепнули губы двойнику в зеркале, когда последние капли из бокала перекочевали в рот, в голове сразу помутнело, зато румянец моментально появился на щеках. Тонкая рука, взметнувшись, легла на шею, потирая кожу, точно ей было жарко, и она освобождала ворот для притока воздуха. Но жарко было только Сигюн – жар пробирался от желудка по телу, превращаясь в всепоглощающее, бесконтрольное пламя…
Тронный зал был привычно полон и шумен, но все разом затихли, когда в зал вошла ванахеймская делегация. Воины выстроились, заняв свои места, и глашатай объявил хозяйку торжества. Двери распахнулись вновь, впуская в зал принцессу. Она была необыкновенно хороша: нежно-голубое, почти лазурное платье шелковыми струями скользило по телу, очерчивая каждый шаг. В глубоком декольте полыхал темно-синим огнем старинный кулон – и на этом кулоне Ньерд прежде всего задержал внимание, потому что кулон был не тот, что Сигюн должна была надеть. Щеки девы полыхали так, что даже из-под фаты, укрывшей ее лицо, было видно этот пламень, тогда как глаза, напротив, болезненно, неестественно блестели, а кожа была бледнее снега. Служанки, придерживавшие фату, шли, опустив голову, пока процессия не достигла подножия тронной лестницы. Там девы оставили ее, отступив, а Сигюн, так и не взглянув на Всеотца, поклонилась и повернулась к жениху. Тот протянул руку и откинул фату, скрывавшую лицо девушки, после чего улыбнулся ей и, завладев ее рукой, поднес оную к губам, запечатлев на тыльной стороне долгий поцелуй. Принцесса лишь улыбнулась сдержанно на такую ласку. Она не выглядела счастливой, но, безусловно, была невыразимо прекрасной. В ее болезненной бледности красота не померкла, напротив, лишь засияла еще ярче. Но гости молчали - вряд ли был кто-то, кто не понимал, как тяжела жертва этой женщины во имя мира.
[AVA]http://savepic.ru/9779462.jpg[/AVA]По возвращению в Асгард Локи задумался над вопросом, а не перенести ли свадьбу на день, чтобы неспавшая всю ночь принцесса отдохнула после столь бурных приключений, но нет, рок распорядился иначе. Для Локи, привыкшему обходиться часом-другим, а то и меньше, столь малого времени хватит, но деве? Что, если Сигюн от усталости ошибется, сделает что-то не так - и затея покатится дракону под хвост? На кону поставлено так много, и исправить в случае чего будет непросто.
Если вообще удастся успеть.
Остаток ночи, уже перед самым утром, Локи провел на балконе опостылевших покоев, где вынужден жить под чужой личиной. Обходившая дозором стража наверняка видела своего Царя, но до их мнения ему не было ни малейшего желания. Может быть, он думает о союзе со Свартальфхеймом, о том, что свадьба скрепит окончательный мир между двумя царствами? Либо же беспокоится об отношениях с ванами, которые отдают свою принцессу ради Девяти Миров по Одина слову? А может, в заботе своей спрашивает себя, каким будет счастье принцессы с супругом, закончатся ли на этом несчастья ее? Всем ведь ведомо, какие тяжкие испытания выпали на ее долю. О, несомненно, милостивый Царь желает ей счастья, на то же он Всеотец.
И никто, разумеется, не посмеет беспокоить владыку в часы его дум.
Назавтра тронный зал был переполнен, богато украшен и сиял в утреннем блеске. Асы, ваны и свартальвы собрались пестрой толпой, сливаясь в целое море - благо огромное пространство, заставленное лишь колонадой и троном, вмещало хоть сотню, хоть пять, хоть тысячу приглашенных.
Встречая невесту, величественно поднялся сам Царь, оглядел всех гостей единственным глазом, задержал долгий взгляд на прекрасной невесте, верно, оценивая: ах, хороша. И тут же к жениху внимание кратко направил: осознаешь ли, счастливец, какое сокровище тебе отдаю?
И голос, гремящий под сводами зала, сильный, могучий голос Царя, обратился ко всем и к каждому по отдельности, возвещая причину собрания, что всем очевидна была, но таковы были обязанности:
- От начала времен в бесконечности возвышается могучий Иггдрасиль, соединяющий Девять Миров, и каждый из этих миров во все времена стоял оплотом могущества и величия своего народа. Миры столь разные, столь непохожие, но все как один горящие блеском неувядающей славы, соединяются бессчетными тропами так же, как ветви ясеня объединяют их в одно целое. Мир, процветание и справедливость - вот те задачи, которые определены испокон веков бременем Хранителя Древа, но заслуга в его исполнении принадлежит каждому из жителей Девяти Миров, кто заботится о благополучии своих близких, своих подданных, своих ближних и дальних. Сегодня волей судьбы и доброго сердца Сигюн, дочь Ньерда, царя Ванахейма, станет верной супругой Малкахара, наследного принца Свартальвхейма, на чьи плечи в скором времени ляжет суровая ноша правителя. Приветствуйте их, жители и гости Асгарда!
После этих слов толпа взорвалась, встречая красавицу невесту и ее жениха, что рядом стояли перед ступенями, ведущими к трону. Мощь и величие Всеотца жаром веяли от всеблагого Царя, который обвел собравшихся глазом. Гулко, будто гром, стукнул Гунгрир, чье древко крепко сжимала рука государя, призывая к молчанию.
- Пора начинать.
Отредактировано Loki Laufeyjar (23.05.2016 10:09:10)
Ни Фрейи, ни Фьюриса в зале не было, и к добру, потому что Сигюн понимала, что цепкий глаз одной и нюх другого учуяли бы смерть еще за дверьми. Чувство, что горело внутри, было так похоже на то, с которым еще ночью она шла по дорогам Греции, но все же отличалось. Тогда девушка чувствовала слабость, но сейчас, помимо оной, тлеющим угольком где-то в районе солнечного сплетения разгоралась острая боль. Тонкие брови ван хмурились, сокрытые фатой, но поздно было бежать и что-то менять, второй раз переиграть судьбу нельзя, и потому, лишь гордо вскинув голову, держа альва за сильную руку, она внимала речам Всеотца, но на губах против воли царила едва заметная усмешка. Наверно, даже сам Один был бы более сострадателен к несчастной невесте, чем тот, что играл его, при всех своих размолвках, она не могла упрекнуть старого Царя – настоящего царя – в бессердечности, даже при том, что решения его часто касались именно такими, но тяжко, должно быть, думать о благе стольких народов. Всегда придется приносить жертву, это неизбежно, важно лишь подгадать, чтобы жертва окупилась сторицей. Как сейчас….
Девушка едва заметно пошатнулась, но жених уверенно, хоть и в нарушение традиций, обвил ее талию своей свободной рукой, крепко поддерживая, за что та бросила на него быстрый взгляд, не поворачивая лица. Альв в ответ чуть приподнял уголки губ, словно подбадривая, видимо, считал ее состояние последствием волнения. Что ж, толика правды в том была, Сигюн действительно волновалась, отчего кровь неслась по жилам быстрее, разнося заразу, и тем самым, ускоряя действие оной. Вчера у нее было несколько часов, но сегодня все иначе, и от тяжкого удушающего жара стало почти невозможно дышать. Несмотря на всю свою стойкость, ван сейчас очень боялась, не столько смерти, сколько неизвестности. В конце концов, наверно, это была неимоверная глупость – ведь она принцесса, в Свартальхейме к ней относились бы хорошо, слишком высок пост супруга, слишком высоко ее происхождение. Все, что ей вменялось бы в печаль, это очень редкие встречи с родными, с домом, да с светом. Но ведь в разговоре там, у конюшни, Малкахар показал себя очень галантным мужчином, быть может, удалось бы договориться хотя бы на условия Персефоны – полгода дома, при свете солнца.
Невеста вдруг побледнела еще сильнее, хотя казалось, что побледнеть сильнее невозможно. На мраморно бледном лбу выступили сначала едва заметные, но потом превратившиеся в крупные капли пота. Сначала ни у кого это не вызвало подозрений, тем более, что принцесса, вроде бы, держалась достаточно уверенно. И только Ньерд с едва остановившимся сердцем заметил, что тонкие пальцы дочери вдруг крепко сжались вокруг пальцев держащего ее за руку альва, так что он даже повернулся к ней ненадолго. Но Сигюн, часто и возбужденно дышавшая, ответила ему улыбкой. Альв нахмурился, видимо, что-то привлекло его внимание – спустя мгновения заметили все; медленно, тоненькой, аккуратной струйкой сорвалась ало-красная жидкость из уголка губ женщины. Она, почувствовав это, широко распахнула испуганные, полные немого изумления глаза, и вскинула руку к лицу, касаясь крови у своего рта и потом удивленно глядя на ее капли, приставшие к пальцам. Дыхание сорвалось шумно, так, что, казалось, его слышит весь зал, раз, потом второй, с сипением, хрипотой, а потом, широко открыв рот, как рыба, выброшенная из воды, девушка ртом попыталась схватить воздуха, но раздался только скрежещущий отвратительный сип.
Альв замешкался, не совсем понимая, что происходит, но в этот момент, точно сломанная кукла, невеста запрокинулась назад всем телом, подогнулись колени. Жених едва успел метнуться вперед, подхватывая ее под поясницу, но настолько бессильным оказалось падающее тело, голова откинулась назад настолько сильно, что создалось впечатление, будто девушка сейчас сломается в позвоночнике. Обрушились вниз руки, неестественно вывернувшись в локтях и запястьях. Рыжие волосы, не выдержав испытаний, обрушились вниз полыхающим водопадом, а все тело ван забило крупной судорогой, изо рта хлынула кровь, глаза закатились.
- Лекаря! – заорали одновременно и Ньерд, и Малкахар. Один уже держал ее голову, не давая захлебнуться, стоя рядом на коленях, второй безжалостной рукой сорвал плотно лежащее на шее ожерелье. И только весь зал застыл, в полном непонимании и ступоре.
[AVA]http://savepic.ru/9779462.jpg[/AVA]И только один асгардец, тот, что грохнул по полу тяжелым копьем, знал, что вокруг происходит.
Или полагал, что осведомлен до конца.
Копье повелело всем расступиться, но и без того сквозь толпу уже спешили два лекаря, нежданно выдернутые аж в тронную залу, где должно было продолжаться свадебное торжество, злою судьбой безжалостно прерванное. Гости то и дело испуганно перешептывались, никто не знал, что с принцессой, и рокот голосов медленно нарастал с неотвратимостью океанского вала.
Даже не смотря на то, что знал о плане с самого начала, Локи замер, когда перехватило дыхание, и тысячи мыслей запертыми в клетки птицами принялись хаотично хлопать незримыми крыльями: нужно, нужно же было передвинуть свадьбу, чтобы Сигюн могла отдохнуть, а вдруг она от усталости что-то напутала и - самое страшное - вдруг она передумала и от душевной усталости решила столь радикально избавить себя от постылого брака, и даже - что, если ночью, чуть только расстались, потребовал Аид свою плату, приказав деве вернуться, а для этого той пришлось сотворить чары, чтобы смерть вернула обратно в Тартар?
Сойдя по ступеням, лже-Царь провел ладонью перед лицом ванской принцессы, и то показалось прекрасней. Есть время, заключил тот, и повелел нести деву в лазарет, но прежде пришлось объяснить, что Сигюн упала в обморок (что видели все), должно быть, от волнения (отчего Локи захотелось приложить к лицу ладонь, потому что названная "причина" в его восприятии (не зная он истины) никак не могла быть настоящей, однако собравшимся было нужно узнать, что ничьи злые козни на сей раз не вознамерились сорвать свадьбу - ведь помнили же Малекита, а еще раньше - вторжение ледяных великанов, которое положило конец свадьбу Тора, что, впрочем, и вовсе не успела начаться.
Лекари тут же осторожно подхватили Сигюн, а Один сошел с трона и первым за ними последовал, желая убедиться, что дева скоро очнется. Он понимал, что Ньерд и Малкахар наверняка пойдут следом, и не был вправе им помешать, но вот отвлечь на минуту - на это особого мастерства и не нужно.
Полутемный чертог освещали рыжие всполохи Горнила Душ, под который положили принцессу. То был обморок, а значит, на краткое время Сигюн вот-вот проснется. Ей тут же поднесли лекарство, которое Локи незаметно при помощи чар подменил на воду, которую в действительности надлежало испить. Отвести глаза, пользуясь суматохой и мраком, не так уж сложно, поэтому никто ничего не заметил.
Несмотря на не утихавшую на сердце тревогу, трикстер позволил себе краткий вздох. Дело его сделано, теперь очередь Сигюн позаботиться о своем освобождении.
Когда ты рожден бездной, чтобы воспарить, мощными крыльями пронзая небо, трудно опуститься к земле. Древние, могучие, обладающие сочетанием из инстинктов и разума, дополненные возможностями, не сравнимыми ни с кем, драконы многие годы правили небом. Но потом какой-то генетический или природный сбой стал причиной того, что количество самцов стало слишком преобладать над количеством самок, с каждым годом все больше. Вот только, как бы могущественны не были его сородичи, гермафродитами становиться не умели, а когда понимание того, что это конец, сжимает крылья, какой стимул бороться? Многие, еще не слишком-то старые особи, уползали в пещеры, на свои сокровища, сворачивались клубком. И смеживали веки столетним сном, который часто становился вечным. Ибо всегда находился кто-то моложе, в ком еще жила надежда, а золото манило к себе извечным, заложенным глубоко внутри, зовом. Что таить, он сам был не лучше, правда, стал таким после встречи с Фрейей. Раньше же… много километров пронеслось под крылом, и осознание того, что за это время ты видел всех – но ни разу не видел фурий, никаких, ни самцов, ни самок. Оно неизбежно разъедает нутро, пульсируя вопросом – зачем? Зачем все? К чему стремиться? Но то сказывалась молодость, ибо что для дракона сто лет – ветер. Чем ярче становился отлив узоров на шкуре, чем шире размах крыльев, тем яснее просыпались древние стремления – и убивал, не жалея. Сдавшиеся. Слабые. Трусливые. Пожалуй, по количеству золота, запасенного в пещере, уже мог тягаться с царями. А что, такой драконий банк. Я вам сто золотых – через месяц вы мне тысячу. Не отдадите, заберу все, без церемоний.
Но сейчас, расправив крылья и паря на попутному потоке, дракон думал не о золоте. Не о тонкостанной Фрейе, что сидела на шее, вцепившись в наросты гребня. Он почти не чувствовал ее веса, чуть отвлечься, и легко забыл бы о наличии на спине девы. Она попросила его немедленно доставить ее в Ванахейм, едва он прибыл и доложился, но долго собиралась, и сейчас дракону приходилось удерживать свой азарт, чтобы не перейти на максимальную скорость полета, когда встречным ветром наездницу попросту сдует со спины. Его сжигало не пламя, но едкая, кислотная ревность. Дело даже не в любви или в чем-то подобном – весь его вид собственники по природе. Циничные, жестокие, бескомпромиссные собственники – что мое, то только мое. Нет граней: друг, приятель, возлюбленная, пещера, золото… что мое, то мое. Только так. Если бы не настойчивые просьбы Сигюн, проигнорировать которые он не мог из уважения, да и опасения, ведь дева все равно сделает, что задумано, а вмешайся – еще и пострадает, то он оставил бы без ответа приказ Фрейи. Та слишком часто забывала, что он ей не слуга, и все подчинение лишь потому, что старается соблюдать законы дома, в котором гостит, даже когда хочется установить свои. Сколько раз зеленовато-желтый глаз огнедышащего оценивающе скользил по дворцу. Он знал все тактики атаки, все способы обороны ван и все слабые стороны. Единственный, кто ему противник там, это Фрейя, но спорный вопрос, как только в невероятной нагрузке на щит тратя свои магические силы, сможет она удерживать атаку драконьего пламени, что способно плавить камень. Как будет обороняться от челюстей, сила сжатия которых работает не хуже пресса в мидгардских заводах. Ему полторы тысячи лет, расцвет сил и могущества при внушительных размерах и неукротимой мощи. Но все это были лишь амбиции и природа, вспыхивающая иногда сверх меры. Фьюрис никогда бы не сделал этого, просто потому, что уничтожать дом небезразличной тебе самки самый идиотский способ ее расположить к себе. Видел тысячи раз, как огромные, беспощадные самцы волочились сзади за маленькой невзрачной самочкой хвостиком, смиренно потакая всем капризам, а если та впадала в ярость отчего либо, лишь покорно подставляли плечи или морду под укусы разозленной дамы сердца. Хотя могли смести в сторону одним ударом, но куда там, конечно. Как и у людской расы, самки всегда были меньше, слабее, зато наглости не занимать. Ты можешь быть размером с гору, но мелкая пичужка в чешуе у твоих ног легко станет диктовать свои условия. Его это веселило… до определенной поры. А сейчас со стороны выглядит еще смешнее – огромный дракон покорно слушается команд маленькой безчешуйчатой двуногой особи, которую любой из рода скорее принял за еду, чем за женщину. Хотя и еда то не ахти - есть нечего. При размерах Фьюриса на один укус, как семечка. Но именно этой безчешуйчатой двуногой он не просто позволял использовать себя, как ездовое животное, что для дракона вопиющее оскорбление, но и бегал сзади хвостиком. Сам. По своей воле. Хвостиком.
А природа-то мастер тонко поиздеваться….
Он заставлял себя молчать. Заставлял терпеть. Но как надолго хватит сил, не знал. Ветер холодным потоком встречался с мордой, скользя вдоль аэродинамичных форм крылатого зверя, который редкими взмахами крыльев корректировал скорость или угол полета. А внутри полыхало яростное пламя, и надежды были лишь на то, что его не пустят в тронный зал, где проходит церемония. Но вот уже показался дворец, и дракон, издав тонкий высокочастотный звук, похожий на скрежет по металлу, дал заход вокруг него, чтобы сбавить скорость и снизить высоту. Потом дрогнули, напрягаясь, крылья, и на них, как на парашюте, ящер опустился достаточно, чтобы коснуться площадки задними лапами. Тут же схлопнулись, складываясь, крылья, и он оказался полностью на земле, наклоняя шею, чтобы Фрейя могла по ней спуститься, что та и сделала. Но, оказавшись и сама на площадке, не побежала сразу внутрь, зачем-то повернулась, и дракон встретил ее взгляд, однако, не успел даже «Ар» сказать, как синяя пелена привычно вспыхнула перед глазами и развеялась, когда он уже на четвереньках стоял на той же площадке, но существенно уменьшенный в размерах и измененный в формах. Бледные пятипалые ладони служили опорой, а зрение упало, отчего даже головой затряс с резкого перехода. Выпрямился во весь немалый рост и смерил Фрейю вопросительным взором, но та лишь махнула рукой и поспешила внутрь.
Площадка была пуста, что его не сильно удивило, так что их прибытия никто тут не видел, но пустые залы – это что-то новое. Широким шагом нагоняя ван, он едва не сбил ее с ног, когда почуял кровь. Для него с возрастом даже кровь живых существ стала пахнуть по разному, и хватило навыка узнать оттенок запаха, характерный для Сигюн. Вот где вспыхнуло, не удержишь, и, оттолкнув Фрейю, не взошел – взбежал по лестнице. Увидел, как из тронного зала выходит странная делегация. Застыл на месте, потому что впереди спешил Ньерд, на руках держа обвисшее безжизненно тело. Подкосились колени, но слабость быстро сменилась гневом, отчего даже сквозь магию глаза из голубых стали желто-зелеными. Дракон в два прыжка оказался наперерез, напряженный, с вздувшимися мышцами шеи и плеч, в пружинящей стойке – полная готовность убивать немедленно. Только кого?
- Фьюрис, - как ему показалось, с облегчением признал Ньерд. – Неси же ее в покои, - и передал с рук на руки бесценный груз. Лицо Сигюн было покрыто кровью, вся нижняя часть, и дракон едва не умер сам. Самки всегда были меньше, слабее, и враги убивали их, просто потому, что на голове дракона, подносимого принцессе, не написан пол, а убить было легче. Пока он бороздил небеса, добывая пропитание, она всегда ждала, защищая дом и детенышей, даже нерожденных. И там же погибала, оставляя в память о себе только блеск мертвой шкуры и озеро крови, которую, впрочем, быстро поглощала земля. С первой убитой самки началась вековая война. Много ли оставалось тебе, когда вырвали сердце? Пылали города, в самоубийственной атаке гибли лучшие из воинов за дурость одного героя в доспехах. Но там, в небесах, круг за кругом на новый заход шел тот, кому терять было вовсе нечего. Простить? – Простить не выйдет, не тогда, когда твое собственное пламя пожрало даже кровь в жилах. Он знал все это памятью крови, но никогда не испытывал – до сего момента.
Ему сказали – неси, и он понес, слепо двигаясь по указанному пути. Не видел ничего, кроме какой-то служанки, бегущей впереди. И в двери вошел, едва не споткнувшись, но донес, положил бережно на постель. Ее сердце еще билось, он чувствовал, но слишком слабыми были удары, слишком редкими, чтобы придавать духу силы. Кто-то сунулся было к ней своими руками со странной скляночкой и едва не был снесен в сторону драконом, вопреки человеческому облику издавшему такой яростный гортанный рык, что тот шарахнулся сам. Только потом пробился в сознание голос Ньерда, который просил всех выйти, ибо сейчас придет ванахеймский лекарь, а мешать работе чар негоже. Вывели всех, только самого дракона Отец Моря трогать не стал, даже не подошел, и дракон так и стоял в изголовье. Вот вышел и сам Ньерд, затворяя двери и на несколько секунд он остался с Сигюн наедине. Тяжело срывалось дыхание, руки, упирающиеся в ложе, уже сводило напряжением, но дракон не двигался с места. Асград… чертовы асы не сберегли ее. Где им знать, что они все тут живы, пока жива она!
Но тут двери распахнулись, вошла Фрейя. Не вошла, вбежала даже, сразу сунув в руки фурии какую-то сумку, что привезла с собой, а сама скорее обхватила лицо девушки, приподнимая веки. Потом задрала губу, открыла рот. Произвела какие-то пассы руками, и над Сигюн разлилось легкое сияние. Но потом богиня побелела как полотно…
- О силы моря, она умирает! – настоящий писк, не разберешь, но дракон не просто разобрал. Никакая магия не могла удержать ярости его, и на шумный выдох сорвались две струйки горячего дыма. – Тише! – уже увереннее заявила ему богиня, новь возвращаясь к осмотру. – У тебя чутье лучше моего, принюхайся к ее губам – что там за запах. Помимо мертвой воды, разумеется! Я вижу, что ей дали живой, иначе бы цвет кожи уже стал серый, но что было в мертвой? Это очень важно, я хочу понять, что эта дурища туда намешала.
В иное время за оскорбление Сигюн он бы на нее нарычал, минимум, но сейчас, чувствуя дрожь волнения в членах, обошел, встал сбоку и наклонился, закрывая глаза, к самым губам девушки. Втянул воздух, фильтруя запахи и анализируя.
- Чую запах цветов, такой яркий, сладкий аромат. И еще что-то, отдающее гарью.
Фрейя подскочила, издала какое-то нехорошее ругательство из ванахеймского лексикона, и суетно полезла в сумку.
- Так что с ней? – не утерпел зверь.
- Дура она, вот что с ней, - не отвлекаясь и уже что-то извлекая, отозвалась ван. – Сколько раз говорила – нельзя додумывать зелья состав, и уж тем более, тестировать на себе. Зелье вечного сна, знаешь ли! Хах! Прослышала у меня в разговоре как-то, да только я, тоже дура, учить ему не стала. Вот эта и додумала, боги! Не подоспей мы с тобой сейчас, Фьюрис, никакая бы живая вода не помогла, умерла бы и отправилась в Хель. На десять минут опоздай, и было бы поздно, слава богам, что ты мне сразу все рассказал, - богиня уже что-то мешала из нескольких пузырьков, щуря голубые глаза. А потом подошла к дочери и, безжалостно разжав той рот, влила все содержимое мерного бутылька. Несколько минут они стояли и ждали, но ничего не происходило. Однако, минут через десять, когда ожидание уже измотало, невеста вдруг резко открыла глаза, поднимаясь и судорожно кашляя. – Яд сразу не нейтрализуется, тише! – прикрикнула на нее Фрейя, силой укладывая обратно, - противоядие может подействовать, но не сразу, и симптомы отравления еще будут какое-то время. – Втолковывая дочери истины, она внимательно следила за лицом оной. Сигюн была бледна, синеватыми прожилками проступили капиллярчики, а в глазах и вовсе полопались. – Фьюрис, держи ее. Не давай глупости творить, а мне… - богиня, сверкая глазами, соскочила с ложа, на которое присела. – Мне срочно надо с Всеотцом поговорить, - и вылетела, хлопнув дверьми.
Он же, перехватив мягкие плечи, присел рядом, несильно, но надавливая, чтобы девушка перестала порываться. Когда сопротивление стихло, и она обмякла на ложе, лишь тускло сверкая своими бирюзовыми глазами, отпустил, но остался рядом, глядя на нее. Все еще клокотал гнев, но спал, уйдя в глубины, и сейчас, ничего, кроме тихой, тревожной нежности не было в его взоре.
совместно с Сигюн
оос: сообразили на двоих с половиной (Сигюн писала Фьюриса по указаниям последнего)
Найти Всеотца труда не составило - тот нашелся там же, где должен: в тронном зале, откуда только что выпроводил делегацию свартальвов. Из-за них принцесса пошла на во всех смыслах самоубийственный поступок, так что желанием увещевать их тот не горел, но политика требовала. Гости наконец убрались в отведенные для их пребывания палаты, а Локи, по-прежнему в постылой личине, покинул торжественный зал боковым коридором, едва получил весть о драконе. Легко догадаться, что это за дракон, но как объяснить, почему на черной спине сидела старшая из принцесс? Либо Фрейя вышла встречать и потому прилетела с Фьюрисом вместе, либо... А кстати, разве наследница не прибыла с делегацией, сопровождая Сигюн?
Как бы то ни было, ему уже доложили, что Фрейя несется в палаты, куда он сразу приказал допускать близких Сигюн без промедления.
Сейчас Лафейсон беспокойно метался в покоях Царя, дожидаясь новых вестей. Весь Асгард стоял на ушах, искали малейшее объяснение несчастью - и только один догадывался, в чем причина. И злился, потому что больше ничем не мог помочь своей непутевой супруге, поставленной под смертельную угрозу по прихоти старого дурака.
Фрейя быстро нашла помещение, должно быть, ее вело чутье, приправленное мощным пинком гнева, гнавшего напропалую, и армия сейчас не остановила бы ее. Сигюн была доставлена в Асгард под Его ответственность, ей не получить было всех компонентов, не покинув дворца, и, коли она его покинула, в том вина чья? Правильно!
- Всеотец! - хлестнул голос, едва распахнулись двери, но сама Фрейя еще не показалась в них. - Так вот как... вэк... - боевитая царевна ворвалась внутрь, захлопывая за собой двери, во всем своем невообразимом очаровании, своей неземной красоте, так хорошо известной каждому, кто хоть раз видел богиню любви или чувствовал ее чары. Но, отыскав взглядом Царя, она запнулась и прищурилась. Смотрела на него, двигаясь по дуге, тяжело дыша, как зверь на добычу, обходя по свободной стороне зала. А, когда заговорила вновь, тон ее переменился. От обычной гневливой претензии он наполнился проникновенным ядом презрения и гнева. - А я-то думаю, как же Всеотец ополоумел настолько, что у него под носом такое злодейство свершилось. Теперь же вижу, как. Один вопрос лишь - чем же не угодила тебе моя дочь, Локи, что ты решил ее убить? Не за то ли, что всегда Тора предпочитала тебе, мелкий завистник?
Как только наследница договорила, стек с Локи образ ненавистный, являя истинный облик йотуна. По взмаху копья по стенам, дверям, потолку распространилась легкая изморозь, что не позволит чужим ушам стать свидетелем назревавшего разговора. Лицо Лафейсона, которое он явил Фрейе, горело злостью нескрытой, но не оттого злился, что обман был раскрыт, а совсем на другое.
Стремительным шагом, как ветер, он пошел на нее, взирая с разницей в росте. Внешне пока еще сдержанный настолько, чтобы не поддаться на провокацию - с неожиданным внутренним удивлением он подумал о том, что ему очень хочется швырнуть ее в стену.
- Я не удивлен тем, что ты видишь меня, дорогая наставница, - голос змеился, пока еще не вещая о буре. - Я удивлен тем, что ты не озаботилась побеспокоиться о своей дочери раньше. Или следует задаться вопросом, а знала ли ты о намерении Одина отдать ее замуж за Малекитова брата? Связать браком, даже не интересуясь, а желает ли брака она, - зеленые глаза подернулись поволокой, горя ярче по мере того, как лицо искажалось. - Ты скора на обвинения, Фрейя. Не потому ли, что сама вовсе не против союза ванской принцессы и свартальвского принца? Только забыла ее об этом спросить. А теперь обвиняешь меня в убийстве жены, не желая признать, что ее вело отчаяние - из-за вас!
Но на Фрейю, что легко усмиряла даже воинов на поле брани, не так уж просто было надавить. Она скрестила руки на груди, вскидывая маленький упрямый подбородок и отвечая взглядом голубых, как небо, не менее свирепых сейчас глаз.
- А то ли мать не в курсе будет замужества своего дитя? Только вот, в корне ошибся ты, раскрасавец синий, как всегда, рассудок свой своими же сказками запудрив. Не желаешь видеть очевидного, что ж, не удивлена - всегда таким был. Бежал от правды. За брехней прятался, своей и чужой. Так я любезно тебе поясню кое-что, - легкое движение запястья, и вся изморозь со стен превратилась в золу, опавшую оземь. - Сигюн не против брака была, принца нашла она галантным и заботливым, сама о том мне сказала. Скажи уж, что сам не вмешался, не влез, не запутал ее своей ложью. Бедная дочь! Понимаю ее, куда же бежать, как не в Хеллево царство, от такого, как ты. Отчаяние, сказал ты, не видела я? Отчаяние дочери видела я, и не раз, и каждый из них - твоих рук было дело.
- Беспардонная ложь! - прошипел тот взбешенный, мгновенно оказываясь рядом, нависая над ней. Что удержало его руку от удара, он вряд ли сам тогда мог сказать. Наверное, остатки уважения к когда-то дражайшей наставнице: та одна из немногих не смеялась над принцем, по чьему сердцу вдруг пришлось колдовство, которое хваленые асгардские воины не признавали за искусство, что подобает мужчине. На разрушенное, точно ветром развеянное, заклинание не посмотрел даже, не глядя наведя новое, крепче прежнего. - Если она не была против, то почему согласилась от свадьбы бежать? Я ее не неволил, она могла выйти замуж за Малкахара, я ей это не раз и не два повторял. И в царство Аидово мы вместе спустились - тоже скажешь, что я виноват, заморочив бедняжку? Она мне многое прояснила - не отпирайся, Фрейя, ты всегда была против меня рядом с Сигюн. Скажи, что не ты сделала все, чтобы сорвать нашу свадьбу - скажи же! Хватит ли мужество бросить ложь в лицо бога лжи?! - последнее было сущей бравадой, но в свете озарения, которому способствовали проклятые письма, а так же все, что Локи раньше о себе слышал, и нынешние слова Фрейи - почему бы догадке не обернуться истиной? Лафейсон грешен во многом, но и та не святая - и пусть за свои слова отвечает.
- И не отрину, - голубые глаза потемнели, но не от гнева, от смеха - наставница внезапно оттолкнула его, не руками, магией, и засмеялась в лицо. - Тебя никогда дочь не любила, боялась, жалела, возможно, но вот любви в ней я к тебе не видала ни разу. Неужто, ты думаешь, зная сие, я б не расстаралась, чтобы ее уберечь от ошибки, лишь доброй душой порожденной. А ты-то каков, вот не знала, что жалость и доброту девы счел за любовь! - едкий смешок. - Глупец. Да кому же ты нужен, скажи? Кто тебя добровольно полюбит, чудовище, выродка, коего даже родная мать бросила на смерть. Кричи, рычи, сколько влезет, но мне ведомо точно, к кому сердце Сигюн неровно бьется, а ты... запугал ее так, что вопреки всем грехам, что к такому приложены, убить себя пожелала. Скажешь, что нет? Зелье сие она намешала, не чтоб обмануть, чтоб навсегда умереть. Смерть ее - на тебе, НА ТЕБЕ ЕЕ СМЕРТЬ.
- НЕТ! ЭТО ТЫ И ОДИН ВИНОВНЫ! - крепкий удар наотмашь огрел нежную кожу богини, однако касания йотун даже не ощутил. Все мнилось ему, что не попал вовсе, хотя вот же она, Фрейя прекрасная, перед ним, некогда ей было закрыться. Точно разом исчезло чувство собственного тела, зато ощутимо откуда-то потянуло гарью. Скажи еще слово - и вспыхнет, наверное, пламенем, что от слов обидных да жестоких намеренно нутро выжигало. Неслыханное дело - ударить принцессу, наплевав на ее положение. Увидел бы кто - Локи б несдобровать, только о том он не думал, все помыслы лишь на жену устремив.
Его откровенно трясло от бешенства, которая вызывала в нем эта маленькая, в сравнении с ним, женщина, от звуков ее голоса, что жалили хуже всякого отравленного шипа. От удара как будто бы стало чуть легче, хотя он по-прежнему не понимал, почему не поступит с ней так, как она того заслужила.
- Рано ты хоронишь Сигюн, - хриплый голос теперь звучал рвано, точно говорившему воздуха не хватало. - Ты же примчалась сюда, потому что Фьюрис тебе рассказал? Ты, спускавшаяся в Тартар ради возлюбленного своего - ты не можешь не знать, как не дать ей уйти туда снова! Ты не бросишь ее умирать! - последнее он буквально выкрикнул ей в лицо, схватив за плечи и встряхнув от души.
Удар действительно был. Но Фрейя даже не пошевелилась, лишь слегка качнулась, и оттого яростнее запылал ее взгляд. Она, сотрясаемая в сильных руках, словно не собиралась отбиваться, зато молчать не была намерена точно:
- Как не удивлена я - виновны все, но лишь не Локи. Ты эгоистичная скотина, меня винишь? А что ты дал Сигюн? Да с Фьюрисом она счастливее была стократ! - выплюнула ему в лицо. - Кабы не он, никто ее не спас. Она смешала яд нарочно, не чтоб в Тартар, чтоб в Хелль уйти. Его любовь ему шепнула за сотни лиг о той угрозе, а ты несчастным себя мнишь, а смерть ее под носом не почуял.
Бывают удары такие же меткие, как те, что нанесены не словами, а жестом. Фрейя отлично знала, куда нужно бить - только немного ошиблась мишенью. Зеленые глаза из ядовитых потемнели почти до черноты, а холодные пальцы перебрались на шею богини и сжали, впрочем, не мешая дышать. Пока что.
- Не тебе говорить и осуждать мои поступки, Фрейя. И свидетелем нашего с Сигюн разговора ты не была, а значит, не ведаешь, что было сказано и с кем она была счастлива. Не твое дело. Я слово ей дал, что помогу брака сего избежать, а дальше - как она сама порешит, так и будет. Захочет - вернется домой к дракону... или кого сама выберет. Но более ни ты, ни Ньерд, ни кто-то другой в ее жизнь лезть и портить не смейте, - каждое слово Локи буквально цедил в красивое личико Фрейи, для пущего веса слов, особенно последних, сжав ее горло. После едва не швырнул наземь, с силой отталкивая от себя наследницу Ванахейма, не скрывая презрения. - Твоим словам нет доверия. Ты здесь только затем, чтобы не дать ей погибнуть. И ты не заберешь ее в Ванахейм. Это понятно?
Фрейя послушно, как мешок, рухнула на пол, и странно, тут же закрылись прекрасные очи, точно не рассчитал силы мужчина. Только вот он и не ведал, что все было рассчитано точно, но не им...
- ДОВОЛЬНО! - раздалось от двери, внезапно оказавшейся раскрытой. А на пороге, сквозь смертельную серость кожи краснея по щекам гневом, стояла Сигюн. А за ней, готовый подхватить, стоял дракон. Видно было, что блондин чуть-чуть не успел, чтобы остановить деву от вхождения в зал, и оттого слегка растерянным казался. - Как. Ты. Смеешь?!! - взвился ее голос, когда, пошатываясь, но отпустила косяк, на который опиралась, и пошла вперед, а глаза полыхали, как море в лютый шторм, озаряемое раскатами гнева. - Фьюрис, унеси матушку, - последовал приказ, и стало отчетливо понятно, что прежние возгласы ее были адресованы именно мужу, на которого она сейчас и смотрела, пребывая вне себя от гнева.
Внезапно стало отчетливо ясно: с Фрейи станется раскрыть его чужую личину, если не перед всем Асгардом, то перед отцом точно, и кто знает, чем обернется эта меньшая сейчас из проблем. Однако сейчас куда сильнее заботила вскочившая с постели жена, которая с полчаса назад умирала, и Локи не знал, радоваться ли тому, что она встала, или следует отчитать. Заодно и с драконом, который, наверное, поставлен был за девой приглядывать.
- Не в твоем состоянии сбегать из постели, Сигюн, - ровным голосом, чуть повысив, произнес Локи, на груди руки скрестив. - Яд, что ты намешала, тебя едва не убил. О "матери" своей не беспокойся: должно быть, неудачно упала. Ей следует благодарить тебя за то, что она невредима, после всего, что она совершила.
- Благодарить? - змеей зашипела дева, пока дракон занимался все еще "бессознательной" Фрейей, беря ту на руки. - Благодарить? - и тут произошло то, что называют реваншем. Гнева после увиденного в маленькой ван оказалось достаточно, чтобы молнией взлетела ручка и отвесила пощечину Лафейсону. - Ни слова лживого из уст твоих я больше не желаю слышать! Прощала все тебе, но мать! Мать не прощу! Я ухожу немедля прочь. Фьюрис, неси ее к площадке за дворцом и забери отца! Не будет больше ноги ван в этом... царстве лжи и злобы!
Удар был хлестким, болезненным, хотя непонятно, что ранило больше. Локи качнулся, сграбастал в охапку Сигюн, без всякого ее желания впился поцелуем и, вмиг преодолев расстояние до очеловеченного дракона, практически толкнул деву в объятия так похожей на него копии.
- Забирай обеих и Ньерда и уходи. Может быть, с тобой она будет счастлива. Пусть верит лгунье, которая ей дорога. Позаботься о ней, убедись, что отрава покинула кровь. Слышишь, Фьюрис? Забирай всех троих и убирайтесь отсюда! - на последнем слове Лафейсон отступил на два шага назад, между ним и ванахеймцами стеной вспыхнуло зеленое пламя, отсекая от них. Огненный шторм взорвался в царских покоях, взлетая по стенам, мебели, по деталям убранства, но ни одна вещь не горела, потому как что вещи ему? Не было даже привычного для стихии неистового жара, не было дыма - и все же пламя не являлось иллюзией, не было и колдовством, что легко развеется с утренним ветром. Но последнее вовсе неважно.
Он и впрямь не успел на мгновение. Секундой позже рука схватила ее руку, но двери уже отворились. Лафейсон, толкающий на пол Фрейю со злыми словами, как на ладони. Уже тогда дракон едва не взвился. Но подчинился Сигюн, подошел, поднял царицу. И тут же получил, лишь стоило поднять, еще вдобавок и Сигюн. Сердце обмерло - дева шаталась как тростинка, а подхватывать нечем, заняты руки.
Но Сигюн устояла. Гнева в ней достаточно оказалось, чтоб телом владеть даже сейчас, когда физических сил не было вовсе. Пошатнулась под напором мужа, но обрела равновесие и, даже взгляда прощального тому не подарив, обернулась к Фьюрису.
- Уходим же! – ладошками толкая оного вперед, а сама спеша, пошатываясь, следом, все еще пребывая в подвенечном своем платье в кровавых пятнах.
Дракон несколько раз рот открыл, чтоб возразить, и закрыл. И вышел, неся Фрейю.
Сигюн вышла тоже, захлопнув двери. Найти бы Ньерда, но где отец? Он вышел прочь, ее оставив, куда пошел? Связаться мысленно не доставало сил…
- Ступай, а я найду отца! - повелела дракону.
- Но... нет, - заупрямился было тот, обеспокоенный ее здоровьем.
- Ньерд в западных покоях, - с рук внезапно простонала драматично Фрейя. И Сигюн тут же обратила свой взор на нее... - Мама-а?... - с некоторым замешательством произнесла дева, внезапно странное и нехорошее предчувствие испытав. - Так призови отца... пусть он придет туда, - осторожно, чтоб не вспугнуть зацепку, попросила дева. И Фрейя, слишком рано празднующая победу, поддалась.
- Уже, - с улыбкой заявила она Сигюн, и ту как из ушата обдало в мороз.
Тем сильней вышел контраст с бушующим пламенем, изумрудным шквалом по пятам следовавшим, точно подгоняя дракона и ванских принцесс, мол, ни к чему вам задерживаться, коли гостеприимство Асгарда постыло. Температурный контраст еще более очевидно подчеркивал не природную сущность явления, то пылающего жаром, то обдающего холодом, но при этом не сжигая и не замораживая. Но пламенный шторм набирал силу и рос, обретая вес, отчего на вычурных стенах появлялись подпалины, копоть и сажа, а кое-где обугливались иные фрагменты, и чем злее становился огонь, тем значительнее разрушения попадались.
Известия о пожаре разлетались со скоростью света, за какие-то пять минут на ушах стоял весь дворец, наполненный лихорадочной суетой. Обитатели, слуги и стражи носились как угорелые, вот каламбур, но почти сразу поняли, что зеленое пламя портит убранство, но не тех, кто в них жил. Досталось и свартальвам, у которых выдался непростой день из-за внезапной хвори невесты. Эйнхерии рыскали в поисках Всеотца, который для всех как провалился под землю, на деле же остался в покоях, на том самом балконе, где вечность назад говорил с младшей дочерью Ньерда, практически в эпицентре всего катаклизма, где никто не подумал б искать.
А вот та самая невеста, прищурив бирюзовые глаза, словно нарочно поотстала. Скрылся с глаз Фьюрис с ношей, покорный приказу, а Сигюн, опершись о перила одной рукой, а вторую прижав к ребрам слева, трудно дыша, остановилась. Пламя, плясавшее вокруг, вырвавшись из за дверей, ринулось и к ней было, но ту ли, что была Малефисентой, было им испугать. Взмах тонкой руки, и зеленые языки испуганно ринулись в сторону, прочь по стенам, а дева медленно стала подниматься обратно. Не из за того, что медлила - просто от слабости дрожали ноги. И рука, что за перила хваталась лестничные. Она не стала и дотрагиваться до дверей, что отделяли зал, руками, вновь легким движением пальцев отворив и шагая внутрь. Властвовавший там магический пожар был не страшнее пламени дракона, о нет, с которым вся магия оказалась бессильна. Вошла и остановилась, ногою топнув. Гулкий звук каблука разнесся по мрамору, и стушевалось пламя, затихая и отступая и здесь по сторонам.
- Уймись! - низко звучал ее голос. Она еще не видела Локи, но знала, что он здесь.
Пламя повиновалось и одновременно отказывалось подчиняться, то расступаясь, то в остервенении набрасываясь на стены и предметы мебели, еще не испорченные. Пламя слушало и отказывалось слушать, следовало за девой и бросало, развеиваясь локальными очагами, чтобы затем вспыхнуть где-то еще. Пламя отступило от девы, собравшись всего одной высокой стеной, загораживавшей выход на пресловутый балкон, тем самым сужая район поиска до максимально возможного. Но эта завеса исчезать не хотела.
Итак, балкон. Что было ожидаемо. Но Сигюн устала, неимоверно устала, не только по причине яда и дыхания смерти. Девушка просто опустилась прямо на пол, сев спиной к балкону и закрыла лицо рукой. Нет, слез не было, просто терла пальцами холодный от слабости лоб. В какой-то миг отчетливо сознание встало, что так ведь было каждый раз. Он обижался, закрывался, и ей, ступая по стеклу, идти на перемирие за разом раз. Он не боролся за нее ни разу, хоть говорил как будто о любви. Его слова казались правдой, но делом... они так редко подтверждались. И каждый из тех мгновений редких, он тут же делал все, чтоб вновь родить сомнения. Не так уж, стало быть, нужна ему, как мнилось. Или все таки нужна?
Мятущаяся натура мужа измотала ее, измучила сомнениями в конец. Но не затем она присела - последние силы тратя, ладонью раскрытой коснулась пола, где стояла мать, чтобы узреть все от начала. Фрейя любила ее так, как не любил никто, до самоотверженного безумия, и ее слова, что в полумраке слышала дева словно из-под воды, были злыми. Колкими.
Такому гордецу, как Локи, такое говорить нельзя, но Фрейя говорила. И за это ее Сигюн все ж не могла винить - мать за нее болела. Страдала. И выстрадала эту неприязнь, а страх утраты дочери ее ожесточил сверх меры. Они друг друга стоили, Лафейсон и Ньерддоттир. Локи и Фрейя.
Вот только она меж ними казалась всего лишь разменной монетой ненависти. Пропало видение, труднее стало дышать, и сверх всякой степени стала бледной кожа.
- Ох, - только и смогла, что шепотом выдохнуть, когда не получилось сразу встать. Как ни жаль ей было мужа, который получит от Фрейи яда больше, чем мог спокойно перенесть, но понимала, что он не выйдет, раз не вышел - как говорится, с глаз долой, из сердца вон - а у нее пробиться сейчас уже не хватит силы. Хотя б найти немного, чтоб подняться и до террасы, где ждет дракон, пройти по коридорам. А Локи... что ж, раз он гордыню избрал, Сигюн устала за него цепляться. И снова попыталась встать...
И оказалась подхвачена на руки, когда за ее спиной разошлась стена, сотканная из языков изумрудного пламени. Сквозь жар, исходящий от мужчины, пробивался холод всего Йотунхейма, но ничего из того не достигало Сигюн. Локи вышел с балкона, пересек комнату и понес ослабевшую принцессу по коридору той же дорогой, по которой ушел недавно дракон.
За каждым шагом Лафейсона бежал изумрудный огонь, точно домашний зверек за хозяином.
Будучи ношей, Сигюн могла видеть, что пламя, что было повсюду, тронуло и самого трикстера. Языки танцевали на складках одежды, плечах и волосах, точно иллюзия, что смотрелась, возможно, чересчур драматично, но йотуну на то точно было плевать. Он на нее не смотрел, бездумно уставившись вдаль, сосредоточась на том, чтобы просто идти, только собственные ноги точно восстали, не желая, отчего приходилось себя пересиливать.
- Я тебе говорил, что тебе не следовало вскакивать с постели, пока ты нездорова, - пламя впереди бежало, будто стража, разгоняя всех, кто мог встретиться на пути. В коридоре трещали весело гобелены на стенах, ковры под ногами, светильники - все, что им попадалось. Колдовское пламя рыжело, приобретая естественный янтарно-золотой цвет, превращая магический инцидент в обычный пожар, вот только порожденный причинами непростыми.
- Моя мать не божий агнец, даже не ангел, - словно и не в тему, но негромко отозвалась дева, как будто говоря сама с собой, поскольку взгляд был вот уж точно обращен куда-то туда. - Но ты обещался верить мне, а вышло, что ни на грош нет той веры, - и замолчала, предоставляя ему возможность делать то, что сочтет нужным. Желает выпроводить из дворца, чтобы обидой упиваться - да пожалуйста.
- Тебе-то я верю, только ты видишь, что Фрейя считает иначе, - ответ можно было б счесть едким, если б ирония не отсутствовала. - Настолько поверил, что всего лишь выполняю твое жгучее желание убраться отсюда скорее. Из "царства злобы и лжи". Твои ведь слова?
Ну что ж, значит, злым будет кто-то другой - вспышка зеленого света, и стройное тело, обтянутое черной тканью, с рогатой короной над головой, разводит руки, а за спиной раскрываются два огромных крыла. Легкий толчок от поверхности, и они приходят в движение, вознося хозяйку к потолку холла. Вспышка магического удара в стену, и трещит она, рушится вниз кусками камня, а крылатый демон вырывается в небо, чистое и голубое. И злой, ядовитый смех срывается с алых уст, за секунду до того, как с рук срываются зеленоватые вспышки. Вот только она не заботится о здоровье подданных, и сунувшихся вперед любопытных асов сносит куда-то в стены, безжалостно ударяя о каменные барельефы.
Превращение и впрямь застало врасплох, и Локи неясно, зачем оно нужно. Ужели настолько желает она поскорее покинуть Асгард, что и ждать не желает, а решила сама улететь? Что ж, тропу, что вела в Ванахейм, она может и помнить, да только что скажет семейство ее, которое ее дожидается?
Струя пламени проносится по развороченным коридорам, выискивая дракона и его ношу, разбивается перед ним оземь, рисует фигуру крылатой с лицом-то Сигюн и устремляется яркой стрелой в направлении, где бесновалась она.
Локи же сам никуда не идет. Остановившись, равнодушным взглядом окинул разрушения и съехал по стене на пол, усаживась прямо посреди пожара, к которому теперь еще прибавились разрушения, осознавая, что это конец. Что ж, он дал слово ее не неволить, и коли хочет уйти, вовсе не зачем разносить весь дворец.
Фрейя, стоящая на ветру, видит фигуру, взлетевшую над дворцом прежде, за секунду, чем то же рисует пламя. Тонкая рука богини, резко взметнувшись, ложится на область сердца, точно внезапно стало плохо. А потом из горла срывается крик, преисполненный такого бешеного отчаяния, что вся боль Асграда, наверно, не сравнится с ним:
- НЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕТ!!!!! - и, точно так же, как Локи, оседает по стене, шепча: - Танос... сволочь... - ей ли не помнить, не понимать, откуда этот образ, и почему он здесь сейчас, достает понимания. И вина очевидна, вот только винить и линчевать себя поздно.
Но у Фьюриса все намного проще. Дракон, прищурившись, смотрит в небо, на крылатого демона, с безумным смехом линчующего асов, и лишь тяжело вздыхает, опустив голову, замерший на самом краю площадки.
- Фьюрис, не смей, - шепчет Фрейя, заметив этот вздох.
Дракон ее не слышит. Или не хочет слышать, какой прок? Еще одна башня дворца рушится вниз градом камней, и асгардцы, видимо, начинают подозревать в этой хищнице и виновницу странного пламени, и злую гостью, незваную, а потому мелькают вспышки выстрелов. Один шаг, и человеком срывается в бездну, но не проходит и минуты, как, дав широкий круг этажами ниже, вверх несется багровая молния, блестя черной чешуей.
А Фрейя меж тем, собрав себя с пола, тоже спешит, только не за ним, ибо за ним спешить бесполезно. Она спешит обратно во дворец, бежит, спотыкается, едва не падает, и кричит:
- Локи! Локи, черт тебя подери!
Тот, кого она выкликает, не слышит истошного вопля, но чувствует больше нутром, чем явственно замечает, как вспышки мелькают, добавляя штрихов и к без того превращенному в филиал преисподней дворцу. Отсюда сквозь проломы едва видно фигуру принцессы, сейчас едва ли им узнаваемую, по виду так демон ночной, пусть в действительности утро едва перевалило за день.
Что-то толкает его изнутри, Локи встает, быстрым шагом движется к ближайшей к перестрелке позиции - и над поруганным домом простирается зеленью щит, похожий на тот, что когда-то защищал от свартальвов, только сотканный не по жесту Хеймдалля, а волею Лофта. Не настолько прочен тот щит, чтобы долго стоять против магии Таноса, и не в этом его предназначение - а в том, чтобы выстрелы наружу не вырвались и случайно не ранили демоницу.
...Она видит странный сон, но он так реален и тем кошмарнее. Но внезапно вспыхнувший перед глазами зеленоватой пеленой магический щит что-то ломает в этом сне, и тот прекращается. Сигюн резко распахивает глаза, подскакивая на ложе, и резко спрыгивает вниз, прежде, чем Фьюрис, сидящий с другой стороны постели, успевает среагировать. И откуда только силы берутся, нестись, как легконогая лань, когда умирала всего минуты назад? Дева и сейчас чувствует слабость, но так сильна надежда обмануть будущее, страшное видение, одно из тех, что иногда посещают их семью. Одна ли она видела его, ей не ведомо, но меньше всего желает его воплощения. Распахиваются тяжелые двери, и Фьюрис, спешащий позади, промахивается всего на миллиметр, чтобы не дать ей сделать это - воистину, как во сне, и оттого, еще не утратившей всех воспоминаний сна, хоть они и сделались теперь мутными, ускользающими, девушке становится не по себе. Но, видя, как Локи отталкивает мать, понимается, как и во сне, глухая злость:
- ДОВОЛЬНО!!!.. - и, будто куклы в чьем-то театре, повторяют постановку, только вот брови девушки постоянно хмурятся, потому что сон ускользнул, но тошнотворное ощущение остается, что же с ним поделать? Как будто демон знакомый хохочет где-то на задворках, и оттого в тот момент, когда вскидывается рука, чтобы нанести ту пощечину, в этот раз девушка замирает, сжимая губу, потому что пытается разорвать это дежавю. И для оного поступает, как в детстве, нарочито делая наоборот к тому, что хочется - поднятая рука не бьет хлестко по лицу Лафейсона, а обнимает его за шею, притягивая к жене, пока та провожает взглядом Фьюриса, уносящего Фрейю, и зачем-то сумбурно бормочет: - Успокойся!
Изумрудные языки, что было готовы взвиться меж ними, рассыпались искрами по одежде трикстера, превращаясь в на вид мирные рыжеватые язычки, что весело побежали с рук на плечи и волосы, не опаляя, но согревая теплом обнявшую шею руку принцессы. Носом уткнувшись в растрепанные локоны, Локи сграбастал жену, не давя, крепко и вместе с тем осторожно ее прижимая к себе, не говорит он ни слова. Гнев все еще остаточным штормом бушует где-то внутри, но под странной властью этой женщины сходит на нет, оборачиваясь душевным опустошением. Приподняв лицо ван за подбородок, поцелуями кроет бледные губы, не смотря, успел ли покинуть покои дракон, которому не за чем видеть все это.
Но Сигюн успевает заметить, что тот как раз таки вышел, и точно нить какая-то, что держала в напряжении, разорвана. Что-то изменилось, пошло по другому руслу, хотя бы частично, но оттого уже легче, и девушка, прикрыв глаза, облегченно вздыхает. Рука ее раскрытой ладонью лежит на плече асгардца, безмятежно почти, но сама ван далеко не безмятежна. Забыть виденное трудно, как ни крути, но он ударил ее мать, и все-таки не отбивается, не позволяет злости взять верх, обнимая и позволяя себя целовать, меж поцелуями мягко увещевая, второй рукой поглаживая по второму плечу.
- Успокойся, матушка остра на язык, а с перепугу - вдвойне. Зачем вообще ты взялся говорить с ней? Никакого с того проку, одни обиды, одни проблемы.
Локи отвечает не сразу, а когда чуть отстраняется, не разрывая объятий, чтобы взглянуть на нее, глаза его темны, почти что черны. Непросто оставаться спокойным, давя в себе бешенство, которое в нем вызывало теперь всего одно упоминание наследницы ванского трона.
- Она сама пришла ко мне, видать, с претензией к Одину, как же, мол, Всеотец тебя не уберег, - и замолчал, не имея желания вываливать на супругу весь ворох обид и оскорблений, что принесла с собой Фрейя. Гораздо важнее, что будет с младшей принцессой, и, обнимая ее, Локи шагнул в сторону, ближе к кушетке, увлекая Сигюн, чтобы туда ее усадить и самому устроиться рядом, потому что выпустить из мягкого хвата сейчас точно было выше всех его сил.
Принцесса покорно последовала за ним и опустилась на кушетку, с ощущением слабости, но при том облегчения вдвойне. Конечно, теперь в покоях ждут беседы с матерью, что легкими не будут, а уж Фьюрис, пожалуй, и вовсе взбесится, но проблемы решать все сразу невозможно, нужно с одной покончить, прежде чем за другие браться. Перехватывая соскользнувшей с плеч рукой его ладонь, настойчивее повторяет:
- Конечно, сама, а ты бы не пошел? Себя на ее месте представь, не был бы злым? - бирюзовые очи спокойны, теплы, только в самой глубине затаилось скрытое напряжение, обеспокоенность чем-то. - Нет ей страшнее кары, чем потерять меня, и сам же понимаешь это, - гладит пальцами его широкую ладонь с тыльной стороны, говорит негромко, размеренно, даже певуче, тональностью, что непроизвольно располагает к успокоению. - Я люблю тебя, сам знаешь, так зачем реагировать на злые наговоры? - в знак вопроса поднимает свободную ладонь к его подбородку, едва не касаясь.
Локи молчит, и непонятно, заботят ли его раздумья о Фрейе, о которой, честно признаться, он больше вовеки б не слышал. По резко обозначенному чертами лицу очевидно: заботят, и выпаленное ею от сердца недоброго в памяти залегло - и глубоко. Он моргает, отчего чернота сменяется зеленью, а язычки пламени исчезают бесследно. Надолго ли...
- Сами по себе наговоры не так страшны, как ненависть, что за ними стоит, - наконец нехотя отзывается он и губами касается ее поднятой ладони. Уголками обозначает улыбку, в которой нет ни тени веселья.
Локи знает, что обвинения Фрейи справедливы во многом, пусть и безжалостны, но так же знает, что она солгала, потому что верит Сигюн. И пусть в голове торовым молотом бьются набатом жестокие слова о том, что та его никогда не любила, он верит жене, он хочет ей верить, он понимает, что нужно ей верить, потому что без этого распадается сам.
- Тебе все же не стоило подниматься с постели, - он замечает без тени досады, напротив, внутренне греясь от мысли, что она здесь. - Никто так и не понял, что случилось, и я тоже, признаться. Тебе бы отдохнуть, не считаешь?
- Ненависть, - эхом повторяют губы женщины, а ресницы медленно опускаются вниз, скрывая очи. Перехватывает поцелуй ладонью, отводя ее в сторону и вверх, и вот уже теплая поверхность касается его щеки, большим пальцем проводя по губам. - Ты запутал страшный клубок, милый мой, теперь я это понимаю во всей красе, такой страшный, что распутывая один конец, сильней стягиваешь другой. Посмотри на меня, - и сама всматривается в изумрудную зелень, - злость все еще управляет тобой, обида. Ненависть - она в тебе, Локи, - отпускает его руку, и вторая ладонь девушки ложится на его щеку. - Но я понимаю теперь и то, что это уже не поправить. Не изменить. Можно только принять, и я принимаю, - поглаживает пальцами его по вискам, грустно улыбаясь. - Ненавидь весь мир, если хочешь, больше это уже не важно. Меж всем миром и тобой, Локи, сегодня я выбираю - и выбираю тебя, - и мягко целует мужа, словно в подтверждение слов, но не в губы, в крутой упрямый лоб.
И все же где-то внутри звучит в нем досада от не до конца понятых слов. Сигюн увидела одну сторону и не стала смотреть на другую. Целую вечность назад, а точнее, то ли вечером, то ли ночью она говорила, что в этом теперь его рок: что бы ни случилось, кто бы ни был причастен - виноват будет Локи.
Просто потому, что он сделал все, чтобы соответствовать трикстерской природе своей, возведя ее выше по ступеням до бога обмана и зла.
И вряд ли себе сам такого желал. Так уж сложилось.
Наверное, супруга права: этого уже не поправить.
Ему хочется возразить, что ненависть живет и питает не только его - и не видит в том смысла, не имея никакого желания спорить, тем самым испортив бы хрупкое равновесие, что меж ними установилось сейчас. Он должен признать, что боль и обида давали топливо для того, чтобы двигаться дальше - к худу иль добру для всех, не так уж и важно. Возможно, сего и вправду никак не исправить, а значит, нести горе - то, от чего ему не деться вовек, хотя, положа руку на сердце, до всего мира - до всех миров - не было ему никакого особого дела, ради которого стоило бы ненавистью упиваться.
И хоть она целует не так, как жена, а будто бы мать - дитя непутевое (в мыслях кольнули некстати всплывшие злые слова Фрейи не о любви, но о жалости, что к нему питает Сигюн), Локи к себе привлекает ее, зная, что друг друга изменить им не дано, как бы по собственной воле они ни менялись. Сердце в груди гулко ухает, ударяя в грудную клетку, пряди волос - темное со светлым - перемешались. На ухо деве ложится отчетливый шепот:
- Я люблю тебя.
Отредактировано Loki Laufeyjar (15.06.2016 13:39:32)
Меж тем гибкий стан покорно подается вперед, следуя за руками, а теплые губы, соскользнув со лба, так же легко касаются переносицы, целуя, и снова отстраняются, чтобы в следующий раз коснуться уже губ асгардца. В том, что прикосновения эти нежны, но нет страсти, вина не жалости, а усталости, и еще тяжести осознания сделанного. Взвалила ношу тяжкую на свои хрупкие плечи, и, сейчас, прикрыв глаза, впору мимолетом задуматься, а вынесет ли? Натура добрая, но нрав не сахарный, и как сойдут усталость и слабость, надолго ли хватит молчаливо соглашаться с какой-то очередной вспышкой Лафейсона? Нет, не было укора - он, конечно, старается, но кто же виноват в том, что, чем больше он старается, тем глубже вязнет? Так и хочется попросить, чтобы слушался ее, но вместо этого, прекращая поцелуй, просто прикрывает глаза, прижимаясь виском к его щеке.
И хорошо, что не попросила, а то ж неизвестно, не обернулось бы явью видение девы, хоть и другой причиной вызванное. Гордым был Локи, пускай искренне считал, что ради жены через себя переступает и не прочь переступить дальше, потому как дорога, важна и нужна она ему. И о ней он беспокоится, ответив на поцелуй, потому как помнит о драконе и ванской наследнице, которые остались где-то в глубинах дворца - и они, как и весь Асгард, скоро потребуют дать им ответы.
- Как ты себя чувствуешь? Твоя "мать" сказала, что ты приготовила яд, - мягко спросил, а сам беспокойным взглядом едва ли не сверлит, задавая важнейший вопрос. - Только, умоляю, не говори, что вскоре придется идти за тобой в Хель - выбраться оттуда еще никто не сумел.
Тихим смехом рождается ответ ему. Сигюн слабо улыбается, поглаживая мужа то по плечу, то по волосам, то по щеке.
- Права она, нет спору. Только не специально, увы, мои знания погрешность дали, что поделать, чуть-чуть ошиблась, не беспокойся, хоть гонору у матушки иной раз ложкой черпай, но мастерство ее все ж непомерно велико. Так что все хорошо уже, всего лишь слабость от потери крови, - и несколько смущенно поджала губы, улыбаясь.
Шумный выдох не скрыл, а наоборот подтвердил, как велико волнение за нее, что наконец прорвалось облегчением. Хватило похода в Тартар, чтобы заречься шастать по мирам мертвых. При мысли, что чуть опять ее не потерял, даже бросило в холод, оттуда в жар и обратно.
- Ничего себе "ошиблась"... - Локи крепче супругу обнял, оглядел ее и покачал головой. - Тебе бы и впрямь отдохнуть, довольно на сегодня свадебных мероприятий. Но прежде придется решить, как успокоить семейство твое, - он помолчал, но все же сказал: - Фрейя сразу узнала меня. Неизбежное зло, но... впридачу к свартальвам Асгарду только ссоры с ванами не хватало.
- Если бы мать хотела ссору, уже весь дворец гудел бы, - Сигюн многозначительно подняла указательный палец вверх, призывая будто бы прислушаться. Но вокруг было нисколь не более шумно, чем до этого, напротив, даже стало тише. - Видишь, как тихо, - ван покачала головой. - Конечно, она ждет - и ждет меня. Моего мнения, решения, не знаю, как называть, просто чувства не всегда можно описать точно. Поэтому, как ни устали мы за сегодня, - девушка встала первой и протянула ему руку, - но еще один разговор придется вынести. Ты готов?
- Ради тебя - так и быть, вынесу, - усмехнулся невесело йотун, беря деву за руку, наклонился, оставил поцелуй на ладони, а выпрямившись, скрыл обоих от посторонних взглядов и жестом дверь распахнул. - Ладно, пойдем искать твою дражайшую матушку и ее большого черного дракона... Даже не знаю, кто из них окажется злее, - не удержался и поцеловал Сигюн в макушку, после повел к двери в коридор.
Девушка так и не изменила легкой улыбке, ни когда губы коснулись ее ладони, ни когда рослый муж без особого труда поцеловал прямо в макушку. А про себя лишь отметила, что годно будет переодеться - антураж кровавой невесты был своеобразен, конечно, но жуток.
- Конечно, вынесешь, куда ж тебе деваться, - тихонечко хихикнула, подцепив его под руку. Куда унес Фьюрис мать, и так было понятно - в комнаты, что были предназначены Сигюн. Но мать точно уж не была больна, ее жизненная энергия как всегда неслась мощным потоком, и оттого ясно и четко ощущала ее ван даже на расстоянии.
Подойдя к двери, отворила ее, сначала пихнув внутрь Локи, потом скользнув сама и затворив позади. Все магией пропитано было, а матушка стояла у окна, руки в боки. Взгляд голубых глаз недобрым скользнул по Лафейсону, но потеплел на дочери, однако все еще богиня выглядела очень серьезно. Беглый взгляд, и Сигюн поняла, что дракона здесь нет. Что ж, это облегчит беседу в какой-то степени, муж даже не представлял, в отличие от нее, насколько упрямым и непримиримым способен тот быть...
- Ну-с, и объясните мне хоть пару причин, почему я не должна орать на весь Асгард о гнусном предательстве? - фыркнула старшая из ван. - Дочь, молчи. Я не твой прыткий язычок хочу послушать, а этого...
- Ма...
- Что "ма"? Он, между прочим, едва меня не убил, - ван вскинула голову, скрещивая руки на груди, и, если не всматриваться в черты лица, манеры у них с дочерью были почти идентичными.
Ох, как хотелось бы едко ответить, что рад был бы убить, да вот, какая оказия, немного не вышло. Дорогу до палат Локи молчал и, когда Сигюн буквально впихнула, тоже молчал, хотя встречаться со склочницей Фрейей было совсем уж не по нутру. Но ради дражайшей супруги придется.
- Полно, Фрейя, чтобы убить тебя, одного слабого тычка мало, - с едва обозначенной иронией протянул Лофт, только взгляд ледяной говорил, что шутить неуместно. - "Дочь" твоя жива и почти что здорова, ошибка в составе зелья, что она сотворила, вышла случайно, как она мне сказала. Какое же ты предательство ищешь? Или ты ищешь не там?
Брови матери медленно начали сходиться к переносице, затрепетали раздувшиеся ноздри, но ответила она со спокойной интонацией.
- Ах вон оно как, стало быть, при честном народе, как ни на есть готов показаться, раскрасавец ты йотунский? И Один не разгневается? Ах! - внезапно всплеснула она руками. - Да о чем же это я, ведь ты ж за него. Где ж отец твой, ответить не желаешь?
Но, прежде, чем Локи что-нибудь успел сказать в ответ, Сигюн, стоящая сбоку, на свой риск, резко вскинула руку, ладошкой прикрыв мужу рот и взяла свое слово:
- Мама, ты не тот вопрос решаешь. Я хочу, чтобы ты никому и ничего не говорила про то, что видела и знаешь, ни одной живой душе, - бирюзовые глаза сверкнули мягко. Сейчас нельзя было начинать перепалку, а кому, как ни ей, было знать, чем заинтересовать мать. - Ты же хочешь, чтобы отец вернулся домой? Но Один никогда бы его не отпустил, как ни старайся, ты убедилась.
- Убедилась, - невольно кивнула Фрейя, мрачнея, но вынужденная согласиться, потому что так оно и было. Все свои "возможно" Один так таковыми и оставил, хотя она свои стороны договора выполнила.
- Так вот перед тобой тот, не с кем стоит ругаться, - так же вкрадчиво продолжила ван, убирая теперь руку с губ мужчины, - а с кем можешь договориться. Не правда ли, Локи?
И впрямь с языка чуть было не сорвалось колкое "Не твое дело, где теперь Один", но Сигюн все-таки знала мужа лучше, чем сама думала, и вмешаться успела, пока йотун и ван не наговорили друг другу хорошенько так лишнего. Тот задумался было, а где же дракон, и про себя согласился с тем, что отсутствие Фьюриса - знак однозначно благоприятный.
Темным, почти до черноты зеленые глаза скользили по лицу Фрейи. С горькой иронией подумалось, что как раз-то наставница видела ученика настоящим куда больше, чем все остальные, не считая, быть может, Фригги одной. Интерес к колдовству, неудачи и радости от успешного заклинания, удовольствие от прочитанной новой книги, долгие часы совместных уроков - все это было искренним в Локи в те беззаботные времена, проведенные принцем с наставницей.
Все это та в одночасье, в один миг даже смахнула прочь, точно пыль со стола, ненужную никому.
- Верно, Сигюн, - не сводя глаз с прекраснейшей среди дев, отозвался Лафейсон, про себя зная, что Фрейя не подозревает, что до сих пор вызывала теплые чувства у выросшего ученика, да и зачем это той, что свято уверена в своей правоте.
Видеть, что скрывается за ликом прекрасным, какова истина, было болезненно для того, чей талант связан с хитростью. Но Фрейя оказалась насквозь лживой даже по трикстерским меркам, и терпел он ее лишь потому, что так было нужно Сигюн.
- Ты многими "лестными" эпитетами меня наградила, прекрасная Фрейя, но ругань не слишком полезна в делах, - перейти на деловой тон, нейтрально-спокойный, было сейчас самым уместным. Фрейя ждала подвоха и торг, но не от того недруга ей бы их ждать. - Помимо меня, увы, лжецов и подавно хватает, и коли не веришь ты мне, так поверь своей "дочери". Хоть ты и Ньерд всегда осуждали меня, к вам нет у меня никакой неприязни. Желаешь вернуть отца ты домой? Изволь, я охотно в том тебя поддержу. Это не первое обещание, которое дал Всеотец, последствия чьей мнимой мудрости теперь мне разбирать.
- Допустим, - сначала на речь Сигюн, потом на подтверждение мужчины кивнула, скупо поджимая розовые губы, небрежно обронила царица, однако, Сигюн-то знала, что мать за эту мысль зацепилась, так просто не изгонишь. - Твоему отцу у меня ныне доверия еще меньше, - сухо парировала богиня любви, подходя чуть ближе. Закрытый замок рук раскрылся, они опустились вниз, перед собой, легли сцепленные пальцами на подол дорогого платья. Но Фрейя и впрямь видела Лафейсона глубже, даже глубже, чем его приемная мать, не только потому, что была его учительницей в делах магии, но и потому, что чувства всех вокруг были ей раскрытой книгой, насколько глубоко бы ни прятались. - Но это и впрямь не торг, потому что за наш договор он мне задолжал. Хорошо, коль сам веришь в то, что к нам у тебя нет неприязни, - коварная улыбка едва уловимо скользнула по ее лицу, блеснули ярче голубые очи. - Ну а ты, я так понимаю, тут остаться изволишь, Хризокома? - нежным прозвищем из юности обратилась она к дочери, прежде чем та и рот успела открыть. - Ну хорошо, не возражаю, если рыдать потом не прибежишь.
Щеки Сигюн в раз стали пунцовыми, как две свеклы. Ей-то понятно стало, что припоминала сейчас ей матушка вовсе не Лафейсона....
Локи на то промолчал, рассеянным взглядом скользя по Сигюн, в который раз на своем веку удивляясь ее удивительному дару всех вокруг усмирять. Еще с полчаса назад он рисовал себе, как славно бы летела богиня любви вниз с балкона - мечта, которой ни за что невозможно осуществиться. Даже вроде бы согласившись на мир, Фрейя ухитрялась почти каждую фразу повернуть против него, как поворачивают острый конец копья, разумеется, не забыв смазать ядом.
Нетрудно понять, что неприятности не закончились - недаром в покоях нет Фьюриса. С драконом будет сложнее, особенно в свете того, что сказала о нем старшая ван - в этом Локи был склонен ей верить больше, чем нет. Драконы, как известно, жуткие собственники, и если та одобряла интерес ящера к своей "дочери", то впереди неприятностей будет не меньше, чем прямо сейчас.
- Раз он задолжал, долг будет уплачен, - ровно произнес Локи, долгим взглядом ответив. Неприязни у нее с Ньердом нет, кто бы поверил. От Фрейи так и разило все той же фальшью и хорошей такой свиньей, что она явно ему приготовила, а то и Асгарду. Теперь, когда на нее открылись глаза, можно полагаться на то, что она скажет Сигюн, надеясь, что лживая ван, раз так любит принцессу, хоть той скажет правду.
- Хорошо, - согласно кивнула Фрейя, перестав пристально прожигать взглядом дочь, которая покраснела уже аж до корней волос, и вернув взгляд асгардцу. - Не стану лукавать, мне нет дела до Асгарда, хоть гори он в драконем пла...
- А где Фьюрис? - тут же испуганно оживилась Сигюн, заслышав про пламя.
- Ай да не паникуй, - небрежно отмахнулась Фрейя, - бока на солнце греет, на башенке вон свернулся, - и указала в окно. Присмотревшись, Сигюн и впрямь убедилась, что темное пятно наверху одной из башен - не грязная черепица, а распластавшийся дракон, обвернувший хвост вокруг всей крыши. Вот ведь хитрая матушка - прямой обзор зверю. Вломись неприятель, и залп прямо в лицо обеспечен. - Что ты хочешь, чтобы я ей сказала? - внезапно вспыхнули голубые глаза. Мысли Фрейя его читать не могла, но чувства в этот раз истолковала очень верно.
И Сигюн тоже уставилась на мужа, чуть отойдя в сторону.
Тот руки скрестил на груди и озадачено уставился на Сигюн, а затем и на Фрейю, не сразу поняв, что последняя имеет в виду. Когда же увидел, что девы от него чего-то ждут, прищурился, поглядывая на отдыхавшего дракона, точно раздумывая над тем, насколько хорошо тот сочетается с башней. На самом деле взвешивал, стоит ли вопрос того, чтобы быть заданным. Но вряд ли удастся поймать лучший момент, чем сейчас.
- Расскажи, куда делись письма, что мать передавала Сигюн от меня, когда я находился в темницах Асгарда, - вопрос, столько времени мучивший, заставивший думать страшное, озвучен был негромко, даже слишком спокойно, будто речь шла о погоде. Локи не был настроен на продолжение скандала, только хотел наконец узнать правду - и не меньше, чтобы Сигюн тоже узнала ее. Ответ же целиком будет лежать на совести Фрейи.
- Об этом спроси свою мать, - безмятежно ответила Фрейя, повторив его позу и взгляд. - Твой отец просил меня следить лишь за покоем Ванахейма, но извне его ничто не нарушало. Полагаю, что они у твоего отца... были.
Сигюн удивленно переводила взгляд с матери на мужа, не совсем понимая, какое отношение теперь имеют письма.
- Фригга убита Малекитом, теперь и не спросишь, - при упоминании приемной матери что-то мелькнуло в голосе Локи. - Один так и сказал или распорядился иначе? Что именно он сказал тебе сделать? Мать... - повел головой, не скрывая явственный вздох. - Если она что-то знала, то знала и ты. Ты бы никогда не позволила чему-либо касаться Сигюн и пройти мимо твоего ведома, Фрейя.
- Ты плохо знал своего отца, Локи. Нашим уговором было всего лишь не позволить никому приехать в Ванахейм без его дозволения и уехать - тоже. Проблему внутри Асгарда он должен был решить сам, и как - то не мое дело, хочешь верь, хочешь нет. Прости, дорогая, - она бросила короткий взгляд, - но ты и так все знала, верно?
- Знала, - внезапно заглянув в себя, в самые глубины, ван вдруг поняла, что знала все с самого начала. Но настолько не хотелось себе в том признаваться, что подозрения были загнаны глубоко. - Ты никогда не сделала бы мне плохо, мама. Это я виновата, - вся тяжесть вины обрушилась сейчас сверху. - Я вынудила тебя пойти на ложь, потому что обрушила все соглашения. Мне следовало выйти за Тора, и все договоры бы вступили в силу, - глухо закончила и тяжко вздохнула.
- Именно, - с таким же вздохом отозвалась старшая ван, подходя и обнимая младшую за плечи, прижимая к себе. - Но былое не воротишь.
И снова запертые за семью замками эмоции, не время и не место их проявлять, тем более не перед той, кто не упустит возможности повернуть все к своей пользе и вонзить в спину нож. Локи был удивлен, как раньше не видел, что на самом деле являет собой Фрейя, хотя, говоря откровенно, все это время был занят другим. И грустно осознавать, что наставница, к которой и впрямь испытывал уважение и даже, как всякий мальчишка, даже такой книгочей, как он, зарывшийся в свои книги, считал ее невообразимо прекрасной внутренне так же, как внешне.
И это его еще называют лжецом.
Придя к столь горькому выводу, молча дождался, пока девы наговорятся. Несмотря на то, что чувствовал, понимал, что идти на конфликт будет неслыханной дуростью. Сигюн только-только, кажется, утихомирила "мать", и пусть та думает, что иметь дело с Лафейсоном ей куда выгодней, нежели ждать милостей от Всеотца. Тем более сейчас, когда один и другой - ныне одно и то же.
Ради жены не только Фрейю вытерпишь.
- У меня больше нет вопросов, - неторопливый жест раскрытой ладони, прошедшей по воздуху, сопроводил эти слова, сказанные ровно, так же спокойно. Внимание обратилось к Сигюн, точно спрашивая ее, что та намерена делать дальше.
- Что ж, раз наши вопросы сейчас исчерпаны, - отойдя от дочери, уточнила ван. - Я забираю отца и увожу его в Ванахейм, где трон уже заждался своего законного правителя. Мы отправимся, как и прибыли, верхом на драконе, - косой взгляд на девушку, - если, конечно, тебе, дорогая, сейчас нет в нем нужды. - Сигюн отрицательно, но слишком поспешно мотнула головой. Для того, чтобы выдержать дебаты с черночейшуйчатым представителем древней расы, нужны силы и нервы, а и того, и иного сейчас не так много. - Хорошо, - заметив эту поспешность, понимающе усмехнулась Фрейя. - Что ж, Локи, оставляю эту упрямицу на твое попечение и спрошу, что случись, с тебя, - по взгляду богини можно было не сомневаться, что стократ спросит. После, погладив дочь по щеке, ван вышла, а вот Сигюн устало опустилась на кровать, оперевшись о нее еще и руками и свесив голову. Теперь оставались лишь альвы, но тут ее участие не требовалось.
Вы здесь » MIGHTYCROSS » adventure time » Жребий брошен
